Муж, жена, любовница
Шрифт:
Юлия быстро перестала комплексовать по поводу недоступности роскошных моделей «от кутюр», которые продавались после модных показов. Она хорошо помнила первые грандиозные шоу, устроенные Валентином Юдашкиным. Дух захватывало от цвета, музыки, роскоши шелка, вышивки и стразов. Это производило такое сильное эмоциональное впечатление, что поначалу хотелось все выбросить из шкафов, все раздать и заново накупить у Юдашкина – и чтобы всякого, разного, совершенно на все случаи жизни. Но Юлия очень быстро поняла, что это всего лишь чувственный эффект, который и призваны производить на женщин показы такого уровня. Теперь она могла без волнения пройти мимо витрин его Дома моды, который был расположен прямо напротив их дома, на Кутузовском проспекте. Бросив взгляд на эти витрины, она спокойно и отвлеченно любовалась линией, цветом, изысканной
С тех самых пор как она поняла (по крайней мере, ей казалось, что поняла) природу «от кутюр», она очень четко осознала и свое место «новой русской жены нового русского финансиста». Это стало еще одним из многих достоинств Юлии Земцовой, ценимых в обществе. Ведь это надо было уметь – осознать и правильно поставить себя в изменившемся мире. Испытание деньгами – очень суровая вещь. Российское общество было переполнено нуворишами, которые так и не сумели занять правильное место в жизни. Поэтому появилась погоня за ложным аристократизмом, за безумными домами-дворцами, с которыми их хозяева не могли справиться, за придуманными сюжетами «красивой жизни».
Испытание привилегированностью и большими деньгами Юлия прошла еще в родительском доме. Именно там она приобрела умение разумно распорядиться средствами – не гноить в кубышке, не поддаться на сомнительные выгоды непонятной финансовой пирамиды, а потратить красиво и правильно. Всему этому сумел научить ее отец. Он не мог, безусловно, и представить, что жизнь так изменится, как не мог представить себе и крушение партийной системы. Даже когда началась перестройка, появились первые признаки рынка, он говорил, что партия вечна, что может оживиться рыночная торговля и как-то измениться жизнь, но партия как основа государства – никуда не денется. Как же он ошибался, бедный!
Иногда Юлии казалось: хорошо, что он не увидел того, что стало с его партией. Он не был твердолобым партийцем, а членство в партии воспринимал как условие для карьерного роста. Отец, как никто из всех ее знакомых, отчетливо чувствовал, что партия – основа власти, что коммунисты, истинные или ложные, не отдадут ее просто так... Хотя ему, сидящему наверху, было ясно и другое: советская власть – это действительно уже колосс на глиняных ногах. И как раз в этом Юлин отец не ошибался.
Они уже подлетали к Парижу. «Какая роскошная новогодняя ночь нас ожидает, – с удовольствием подумала Юлия, когда самолет начал плавно снижаться. Затем ее мысли, как это часто бывало, погрустнели, перескочили на давно затаившуюся в груди боль: бедный папочка, он так и не узнал, какая жизнь началась после роспуска компартии. Знал бы он, что я закончила строительство настоящего загородного дома, славно потрудилась, он все же был бы мною доволен. Заслужила поездку в Париж, мы летим всей семьей встречать Новый, двухтысячный год. У нас все предусмотрено, все организовано – нас встретят, отвезут в гостиницу, день мы гуляем по Парижу, потом едем в замок Амбуаз, потом опять гуляем по Парижу с детьми. А потом – отправляем детей в Москву, а сами летим отдыхать на острова, к морю и солнцу... Нет, ничего этого я рассказать ему не могу. А может быть, он слышит меня – кто может это знать наверняка?»
На высоте в самолете всегда приходят в голову неземные мысли. Потом в суете они забываются...
Тем временем лайнер стал круто заходить на посадку. Алексей сладко спал, дети смотрели в иллюминатор. Юлии пришлось разбудить мужа.
– Проснись, Леш, мы садимся. Ты как? Уже Париж, уже Орли.
Он протер глаза, сладко потянулся и приобнял жену за плечи:
– Ну я и спал! Извини, я вскочил сегодня ни свет ни заря, у меня просто глаза слипались. Все, я выспался, теперь нормально. А ты как? Чем занималась?
– Сидела и размышляла. Думала о тебе, – пошутила она, но он уже говорил
– Юль, какая удача, что дети с нами, ты не будешь каждые полчаса звонить в Москву.
– Да, это просто счастье, что дети с нами, – эхом откликнулась она, а про себя продолжала рассуждать: «Это бывает теперь все реже и реже. У них свои интересы, свои друзья, которых мы не знаем. Как просто было родителям в моем детстве! Мы дружили с теми, кто жил рядом. Родители наших друзей были нам хорошо известны. А теперь – школа на другом конце Москвы, никого не знаю, остается только доверять своим детям и тем, кого видишь в школе. Хотя там вроде и строго, но – подростки, эпоха вечного нигилизма, инстинкт стаи!.. А эти друзья по чату в Интернете?! Кто, что, где? Нет, моей матери было намного проще...»
– Юлечка, расслабься, – посмотрев на ее озабоченное лицо и мгновенно догадавшись, о чем она думает (все же столько лет прожили вместе), сказал Алексей. – Мы сейчас будем во Франции. У детей каникулы. Здесь нет школы. И они уже большие. Что посеяли, то и пожнем. Нечего уже их воспитывать.
Самолет мягко коснулся колесами бетонной полосы, салон зааплодировал. Пассажиры встали со своих мест и направились к выходу. Алексей тоже встал, помог Юлии подняться и, направляя к проходу, положил руку ей на талию. От его прикосновения Юлии стало тепло и приятно, и она подумала, что этот Новый год будет праздником, который запомнится надолго. Так оно и вышло – только совсем по другой причине.
Глава 3
Новогодний Париж сиял и переливался огнями – весь в блестках, елках и рождественских украшениях. Всегда трогательно-прекрасный в Рождество, по случаю Миллениума он оказался наряжен особо торжественно. Это был суперпарад даже для столицы мира. Деревья, увитые гирляндами электрических лампочек, составляли сверкающие арки, по которым волнами пробегали разноцветные огни. Выглядело все это просто феерично – роскошная иллюминация, каскад света, какого Земцовы нигде и никогда не видели, превращали старый город в нечто волшебное.
Чего только не придумали французы для своей любимой столицы в честь смены столетия и тысячелетия! В витринах магазинов – и больших, и малых – сидели механические куклы. Красавицы смотрелись в зеркало и примеряли украшения, наводили макияж, а механические музыканты рядом с ними играли на трубах, зайцы и белки били в барабаны, французские Деды Морозы – Пер-Ноэли – звенели колокольчиками... Праздник был устроен с истинно грандиозным размахом.
Маршрут, предложенный Земцовым и их приятелям туристической фирмой, был разработан до мельчайших деталей. Они собирались провести три дня в самом Париже, показать сыну и дочери самое-самое главное – Нотр-Дам, Лувр, Центр Помпиду и все, что бы они ни попросили, – да и просто покататься, пошататься по городу. Дети заявили, что все вечера проведут на дискотеках, а взрослые мечтали о тех местах, которые оказались еще «неохваченными» в прошлые приезды. Планов было громадье, и все – один лучше другого. 31 декабря утром они уезжали поездом в Амбуаз. Дорога занимала всего два часа – этакое ближнее Подпарижье, как каламбурил в своей обычной манере Павел. Там селились в гостинице, гуляли по городу, а вечером при полном карнавальном параде их должны были доставить из гостиницы на новогодний бал в замок. В замке – праздничный ужин, бал-маскарад, веселье, соответственно программе устроителей. И встреча Нового, 2000 года. Наутро – поездом в Париж.
Их гостиница располагалась в центре, и из окна номера прекрасно просматривалась Эйфелева башня. В новогоднюю ночь она должна была зажечься какими-то особыми огнями и фейерверками; об этом много писали и говорили. В городе царило необычайное оживление. В центре не протолкаться, полно приезжих – главным образом иностранцы со всех концов света и молодежь из парижских предместий. Люди жили в палатках и ночевали в спальных мешках, не уходя с площади, чтобы увидеть чудо новогодней Эйфелевой башни. Оно заключалось еще и в том, что на башне были установлены огромные электронные часы, ведущие счет времени, оставшегося до начала 2000 года. «Часы наоборот» никому не давали расслабиться, и парижане, посмотрев на них, ускоряли ход, а гости предавались празднику с большим воодушевлением. Все знали: после окончания 1999 года и торжественной минуты наступления 2000-го для каждого из них закончится праздничное гулянье и начнутся будни нового тысячелетия.