Мужчина моей судьбы
Шрифт:
— А пальцами рисовать не пробовали?
— Нет, — качала головой девушка. — Не представляла даже, что существует такой способ…
Теплый ветер развевал подол ее легкого платья, ласково перебирал густые пряди волос. Тонкие пальцы бережно сжимали большую белую лилию, а широко открытые глаза казались бездонными. Эмина была прекрасна. Особенно сейчас, когда не играла, не кокетничала, не изображала из себя роковую обольстительницу, а просто слушала. Увлеченно и очень внимательно.
— В этот момент между тобой и холстом не остается ничего, — вдохновенно вещал братец. — Только ты и краски. И можно управлять ими так,
Мда… Кажется, мой «граф» сел на своего любимого конька. Рисовать он любил с детства. Но вот то, что избалованную сигилльскую жемчужину это заинтересует, мне даже в самом фантастическом сне не привиделось бы. Жаль разрушать такую идиллию, но придется. Пока это не сделали другие — фрейлины ее высочества или королевские соглядатаи.
Вздохнув, вышла из-за кустов. Парочка тут же обернулась на звук шагов, и на лицах обоих появилось одинаковое выражение досады. Ну, ладно, Петька. Но принцесса-то чем недовольна?
Глава 20
К Кривой скале на свидание с великим вождем и отцом тролльего народа я отправилась вместе с Петькой. Брат немного побухтел, повозражал, но какие бы аргументы он ни приводил, ему так и не удалось отказаться от моего общества. Во-первых, я собиралась лично его проконтролировать — хватит с меня сюрпризов, и так от принцессы еле увела. А во-вторых, оставаться одной в резиденции не было ни малейшего желания. Даже на пару часов.
Не принцы-наследники, так Дарен найдет. Или Орвальд опять из зарослей, как черт из табакерки, выскочит и окружит братской заботой, щедро сдобренной вопросами и нравоучениями. Ничего плохого он мне, конечно, не сделал, но память — коварная штука. Я помнила неприязнь Мэарин, до сих пор не доверяла Астону-младшему и ничего не могла с этим поделать.
А еще хотелось отдохнуть от мыслей о неизвестном «доброжелателе», что постоянно вертелись в голове, и хоть на время избавиться от почти осязаемого напряжения и ожидания неприятностей. Это выматывало, заставляло вечно оглядываться, даже присутствие Вильма не очень-то успокаивало. В полной безопасности я бы чувствовала себя, наверное, только рядом с Рэмом, которому, несмотря на все наши недопонимания, полностью доверяла, и в закрытом для остальных людей Хауддане.
Но Саллер был сейчас далеко, а Запретные Земли — совсем рядом, стоит только войти в призывно разгорающееся перед нами сияние. Я и пошла, заверив Вильма, что там со мной ничего страшного не случится, но ему придется остаться в Моргерне, потому что портал, открытый Йором, никого, кроме нас с Трэем, не пропустит.
Петька все еще дулся за то, что я оторвала его от Эмины, и не жаждал общаться. Хмурился, косился исподлобья и всем своим видом давал понять, как сестра-злодейка не права. Я попыталась завязать разговор, объяснить, что он выбрал для общения самое неподходящее время и место. В многолюдном парке во время праздника на них в любой момент мог кто-нибудь наткнуться. И вообще, беседовать наедине с иноземной принцессой, без пяти минут чужой невестой, ему, бедному неродовитому графу, к тому же женатому, просто неприлично. Он не только ставит под удар себя, но и компрометирует девушку. Ни король, ни Саллер его за это по голове не погладят. А что с ним сделает Кемран вообще вообразить страшно. Вильм не стал бы молчать, если бы его о жемчужине спросили безопасники — они как раз разыскивали ее высочество. С какой стати человеку герцога выгораживать Ольеса перед своими сослуживцами?
Брат и сам все понимал, — я видела это по его глазам, по почти виноватому взгляду, — но упрямился и продолжал злиться. На меня, на ситуацию, на сословные предрассудки, которые он, воспитанный в иной реальности, считал идиотскими и варварскими. И я отступила — пусть остынет. Потом сядем, поговорим, обсудим… Что-нибудь обязательно придумаем.
На этот раз портал вывел нас не на Йорову поляну, а сразу к назначенному Джаннагом месту. Вернее, почти к нему. Недоэльф не был бы самим собой, если бы не подготовил для нас очередную каверзу.
Кривую скалу мы заметили сразу. Высокая, мрачная, она плавно изгибалась посередине, а потом снова гордо выпрямлялась, вздымая к небу острую, седую от закрывавшего ее серебристого тумана вершину. Вроде бы вот она, скала, совсем близко, но чтобы до нее добраться, пришлось даже не сойти — сползти вниз с соседнего утеса, на который нас по воле фрейра забросило.
Сначала мы, держась за шершавый, изъеденный временем камень, нащупывали ногами твердую поверхность и осторожно скользили вниз. Потом, цепляясь за колючий кустарник, выбрались на выточенную в граните узкую, как желоб, тропинку. И по ней уже — помятые, поцарапанные, прихрамывающие — добрались, наконец, до цели нашего путешествия.
Ну, Йор… Чтоб тебе с самым неповоротливым на Риосе троллем встретиться на скользкой дорожке где-нибудь над пропастью! Да вот хотя бы с этим, что укоряюще взирает сейчас сверху на своих запыленных и раздраженных должников.
— Долго шел, — констатировал Джаннаг, в ответ на наше приветствие. Помолчал и добавил: — Плохо шел.
— Что значит «плохо»? — возмутился Петька, настроение которого и так уже было изрядно подпорчено сорванным свиданием и унизительным ползанием по камням и кустам. — Ты этот спуск видел? Там же нормальному человеку пройти невозможно.
— Видел, — безмятежно подтвердил Джаннаг. — Наблюдал. Не умеешь ходить. Слабый мужчина — плохой работник. Учить надо.
— Я не козел, чтобы по горам скакать.
— Человек козлу не товарищ, — не стал спорить Петькин работодатель, и его широкий рот дрогнул в усмешке.
Вот вроде бы и согласился, и поиздеваться успел. Хотя… что еще троллю делать, как не троллить?
Братец обиженно поджал губы и гордо вскинул подбородок, намереваясь протестовать, но вождь уже потерял к нему всякий интерес.
— О, ворюга, — осклабился он в мою сторону, как будто только сейчас заметил. — Зачем явилась? К Бабре? Соскучилась, небось, по моей красавице?
Я уставилась в темные глаза — неожиданно умные и внимательные — и поняла: признаться в том, что присматриваю за братом, значит окончательно погубить его репутацию. Тролль и так уже считает его медлительным, неуклюжим, неловким. А после моих слов сочтет еще и подкаблучником — или как тут у них подобных мужчин называют. Нет, не могу я Петьку так подставить. Уж лучше пусть Джаннаг считает, что я и правда тосковала, ночь не спала, в подушку рыдала, а потом не вытерпела, воспользовалась первым же поводом и прибежала полюбоваться на его дубинку.