Мужчина, женщина, ребенок
Шрифт:
— Папа хочет сказать, — вмешалась Шейла, стараясь обойти острые углы, — что он уже тогда знал о преимуществе книг.
— Книги мы читаем в школе, — возразила Паула. — Можно мне сейчас поглядеть ящик?
— Только если ты приготовила все уроки, — отвечала Шейла.
— А что там идет? — спросил Роберт, преисполненный сознания родительского долга в отношении культурных запросов своего потомства.
— «Скотт и Зельда», — ответила Паула.
— Ну что ж, это звучит более или менее познавательно. Это по Пи-би-эс?
— Ох, папа, — сердито вмешалась Джесси, — неужели ты и этого не знаешь?
— Как это не знаю?! Позвольте заметить, я прочел всего Вальтера Скотта.
— «Скотт и Зельда» — это сериал, — с глубоким отвращением пояснила Паула.
— О собаке с Марса и о девочке из Калифорнии, — добавила Джесси, — Очень любопытно. Кто откуда?
— Ну папа, даже мама и та это знает.
Шейла окинула Роберта полным любви взглядом. Ах мы, жалкие невежды, уже не малейшего понятия обо всем этом не имеем, подумала она и сказала:
— Роберт, иди посмотри вместе с ними. Я уберу со стола.
— Нет, — возразил Роберт. — Со стола уберу я, а ты иди смотреть похождения этого чудесного Пса Скотта.
— Папа, собаку зовут Зельда, — хмуро пояснила Паула и побежала в гостиную.
— Ты идешь, мама? — спросила Джесси.
— Я ни за что не пропущу ни единой серии, — заявила Шейла, глядя, как ее усталый муж собирает со стола груду тарелок. — Пока, Роберт.
Убедившись, что девочки крепко спят, Шейла свернулась клубочком на диване с «до смешного непристойным» голливудским романом. Знаменитый флейтист Жан-Пьер Рампаль исполнял Вивальди, а Роберт притворялся, будто читает «Нового республиканца». Напряженность становилась невыносимой.
— Хочешь чего-нибудь?
— Спасибо, нет, — отвечала Шейла, подняв глаза от книги.
— Ты не против, если я немного выпью?
— С каких это пор ты нуждаешься в разрешении?
О боже, подумал он. Как мне ей сказать?
— Слушай, можем мы минутку поговорить?
Он сел в нескольких метрах от нее, держа в руках стакан шотландского виски, полный почти до краев.
— Разумеется. Что-нибудь случилось?
— Да, пожалуй, да. — И опустил голову. Шейле вдруг стало страшно. Она отложила книгу и выпрямилась.
— Роберт, ты не заболел?
Лучше бы заболел, подумал он, но покачал головой.
— Детка, мне надо кое-что тебе сказать.
У Шейлы внезапно перехватило дыхание. Скольким ее подругам пришлось слышать, как их мужья начинали разговор с подобного введения? Нам надо поговорить. О нашей семейной жизни. И, увидев мрачное выражение на лице Роберта, она испугалась, вдруг он тоже скажет: «С некоторых пор у нас все пошло вкривь и вкось».
— Роберт, Меня пугает твой тон. Я что-нибудь не так сделала?
— Что ты сделала? О господи, ты не представляешь, как мне трудно это сказать.
— Прошу тебя, Роберт, не терзай меня.
Роберт глубоко вздохнул. Его пробирала дрожь.
— Шейла, помнишь тот год, когда ты была беременна Паулой?
— Конечно, помню.
— Мне пришлось тогда летать в Европу, в Монпелье, делать доклад.
— Ну и что?
Пауза.
— У меня был роман, — скороговоркой выпалил он, как будто быстро отдирал бинт от раны.
Лицо Шейлы приняло землистый оттенок.
— Нет, — вымолвила она, судорожно мотая головой, словно старалась отогнать только что услышанные слова.
— Это какая-то гнусная шутка, — и с надеждой добавила: — Ты ведь правда шутишь?
— Нет, это не шутка, — беззвучно выговорил он. — Я… мне очень жаль.
— Кто она?
— Никто. Неважно, кто.
— Кто, Роберт?
— Она… ее звали Николь Герен. Она была врачом. — Зачем ей эти подробности, с удивлением подумал он.
— И сколько времени это продолжалось?
— Два… три дня.
— Так сколько — два или три? Я хочу знать, черт тебя побери.
— Три дня, — сказал он.
— И три ночи, — добавила она.
— Да, — подтвердил он. — Разве это имеет значение?
— Все имеет значение, — ответила Шейла, а про себя сказала: «Господи!»
Он наблюдал, как она изо всех сил пытается взять себя в руки. Это было хуже, чем он мог себе представить. Потом она глянула на него и спросила:
— И все эти годы ты молчал?
Он кивнул.
— Почему ты ни разу ничего мне не сказал? Я думала, наш брак основан на полной честности. Какого черта ты мне ничего не сказал?
— Я собирался, — пролепетал он.
— Ну и…
— Я… я ждал подходящего момента. — Он понимал, что это звучит глупо, но так оно и было. Он действительно хотел ей сказать. Но не так, как сейчас.
— И подходящий момент настал спустя десять лет? — В ее голосе слышался сарказм. — Ты, разумеется, воображал, что так будет легче. Кому?
— Я не хотел причинять тебе боль, — сказал он, чувствуя, что любой ответ прозвучит бессмысленно. И добавил: — Шейла, если это может послужить утешением, клянусь тебе, что это было один раз. Один-единственный раз.
— Нет, — тихо проговорила она. — Это не может служить утешением. Однажды — больше чем никогда.
Она закусила губу, пытаясь удержать слезы. Ведь он только начал. Еще надо сказать обо всем остальном.
— Шейла, это было так давно. А сказать надо сейчас, потому что…
— … ты уходишь к ней? — Она не могла удержаться от этого вопроса. Не менее пяти ее подруг пережили (или не пережили) тот же сценарий.
— Нет, Шейла, нет. Я десять лет ее не видел. Она… она умерла, — выпалил он.