Мужчины не ее жизни
Шрифт:
— Хорошо, хорошо, — сказал Тед, опрокидывая в рот стакан. — Господи Иисусе, зачем ей понадобилось забирать все фотографии? Ведь есть негативы. Она могла взять негативы и сделать новые фотографии.
— Она и негативы тоже взяла, — сказал ему Эдди.
— Черта с два она взяла! — воскликнул Тед.
Он стрелой вылетел из своей мастерской — Эдди за ним. Негативы лежали со сделанными первоначально отпечатками почти в сотне конвертов, засунутых в конторку, стоящую в алькове между кухней и столовой. За этой конторкой Марион выписывала счета.
— Я об этом забыл сказать, — признал Эдди. — Она сказала, что это ее конторка — другой мебели она не взяла.
— Насрать мне на эту конторку! — завопил Тед. — Она не имеет права брать и фотографии, и негативы. Они были и моими сыновьями!
— Она предупреждала, что вы будете говорить это, — сказал ему Эдди. — Она сказала, что вы хотите оставить себе Рут, а она — нет. Так вот: Рут остается у вас, а она забирает мальчиков.
— Черт побери! Половина фотографий должна остаться у меня! — сказал Тед. — Господи Иисусе… а как насчет Рут? Разве половина этих фотографий не принадлежит Рут?
— Об этом Марион ничего не говорила, — признался Эдди. — Но это вам наверняка объяснит адвокат.
— Далеко ей не уйти, — сказал Тед. — Даже машина записана на мое имя — обе машины на мое имя.
— Адвокат скажет вам, где находится «мерседес», — сообщил ему Эдди. — Марион отправит ключи адвокату, а адвокат скажет вам, где находится машина. Она сказала, что ей машина не нужна.
— Ей будут нужны деньги, — злобно сказал Тед. — На что она собирается жить?
— Она сказала, адвокат сообщит вам, какие ей нужны деньги, — сказал ему Эдди.
— Черт! — сказал Тед.
— Вы ведь, так или иначе, собирались разводиться, разве нет? — спросил его Эдди.
— Этот вопрос ты задаешь от имени Марион? — спросил Тед.
— От своего, — признал Тед.
— Ты лучше делай то, что тебя просила Марион, Эдди.
— Она меня не просила забирать фотографию, — сказал ему Эдди. — Это была идея Рут. И моя. Но первой об этом сказала Рут.
— Это была хорошая идея, — признал Тед.
— Я думал о Рут, — сказал ему Эдди.
— Я знаю — спасибо, — сказал Тед.
После этого несколько секунд они провели в молчании. До них доносился голос Рут, изводившей няньку бесконечными вопросами. В этот момент казалось, что сорваться готова скорее Алис, чем Рут.
— А вот этот? Расскажи про него! — потребовала четырехлетняя девочка. Тед и Эдди знали, что Рут, видимо, показывает на один из гвоздиков. Рут хотела слушать истории, стоящие за каждой отсутствующей фотографией. Алис, естественно, не помнила, какая фотография висела на том гвозде, на который показывала Рут. К тому же Алис не знала историй большинства фотографий. — Расскажи. А вот про эту? — снова спросила Рут.
— Извини, Рут, но я не знаю, — сказала Алис.
— Это фотография Томаса в высокой шляпе, — сердито сказала Рут няньке. — Тимоти тянется к шляпе Томаса, но не может дотянуться, потому что Томас стоит на
— Так ты же все помнишь, — сказала Алис.
«А сколько это будет помнить Рут?» — думал Эдди. Он посмотрел на Теда, который налил себе еще.
— Тимоти пнул мяч, и Томас упал, — продолжала Рут. — Томас разозлился, и они стали драться. Но Томас всегда побеждал, потому что был старше.
— А была фотография, как они дерутся? — спросила Алис. Неверный вопрос, сразу же понял Эдди.
— Да нет же, глупая! — вскрикнула Рут. — Дрались они после фотографии.
— Ах так, — сказала Алис — Извини…
— Хочешь выпить? — спросил Тед у Эдди.
— Нет, — ответил Эдди. — Нам нужно доехать до собачьей будки и посмотреть, не оставила ли чего Марион там.
— Хорошая мысль, — сказал Тед. — Ты поведешь.
Поначалу в мрачном доме над гаражом они не нашли ничего. Марион забрала те свои немногие предметы одежды, что были там, хотя Эдди и знал (и всегда будет с благодарностью думать об этом), что она сделала с розовым кашемировым джемпером, сиреневым лифчиком и такого же цвета трусиками. Из нескольких фотографий, что Марион перевезла в собачью будку на лето, исчезли все, кроме одной. Марион оставила фотографию мертвых мальчиков, висевшую над кроватью: Томас и Тимоти в дверях главного входа в академию, они на пороге зрелости — их последний год в Экзетере.
HVC VENITE PVERI VT VIRI SITIS
— «Входите сюда, мальчики, — шепотом перевела Марион, — и становитесь мужчинами».
Эта была та самая фотография, что висела над ложем сексуальной инициации Эдди. К стеклу скотчем был приклеен клочок бумаги. Почерк Марион узнавался легко: «Для Эдди».
— Вот это тебе! — прокричал Тед. Он оторвал бумажку от стекла, счистил ногтем остатки скотча. — А это, Эдди, не для тебя. Они мои сыновья, и другой их фотографии у меня нет!
Эдди не стал спорить. Латинское изречение он и так хорошо помнил, без фотографии. Ему еще два года предстояло провести в Экзетере, он будет часто проходить в эту дверь под латинской надписью. И фотография Томаса и Тимоти ему тоже была не нужна; помнить ему было нужно вовсе не о них. А Марион он мог помнить и без мертвых мальчиков — он ведь знал ее без них, хотя, конечно, готов был согласиться, что все это лето они незримо находились где-то рядом.
— Конечно, это ваша фотография, — сказал Эдди.
— Можешь не сомневаться, — сказал ему Тед. — Как ей могло только в голову прийти отдать эту фотографию тебе?
— Не знаю, — солгал Эдди.
В один день фраза «Не знаю» стала для всех ответом на любой вопрос.
Значит, фотография Томаса и Тимоти в дверях Экзетера принадлежала Теду. Она, конечно, давала большее представление о мертвых мальчиках, чем их неполное изображение (а точнее, изображение их ног), висевшее теперь в комнате Рут на одном из многих свободных гвоздей, торчащих из обоев.