Мужчины не ее жизни
Шрифт:
Стилистически история несчастного случая с Томасом и Тимоти имела много общего с «Мышью за стеной» и «Дверью в полу», не говоря уже о множестве черновиков «Шума — словно кто-то старается не шуметь», переписанных Эдди. Иными словами, это была история в духе Теда Коула, а если речь заходила о такого рода истории, то версия Марион никогда бы не могла совпасть с версией Теда.
Во-первых (и Эдди сразу же это понял), Тед поработал над этим рассказом. Марион умерла бы, если бы ей в таких подробностях пришлось вдаваться в историю гибели мальчиков. А с другой стороны, Марион рассказала бы эту историю без всякой литературщины — она рассказала бы ее как можно проще. В повествовании Теда главный литературный прием казался, напротив, подчеркнуто условным, даже искусственным; и тем не менее без него Тед не смог бы рассказать
Как и в большинстве историй Теда Коула, главный прием был еще и хитроумен. Описывая гибель Томаса и Тимоти, Тед говорил о себе в третьем лице, как будто дистанцируясь и от себя, и от этой истории. Он ни разу не сказал «я», «мне» «мой», а всегда только «Тед», «он», «его». Он был всего лишь второстепенным персонажем в рассказе о других, более важных людях.
Если бы Марион когда-либо попробовала рассказать эту историю, то она оказалась бы настолько активной ее участницей, что, рассказывая, окончательно погрузилась бы в безумие — безумие, гораздо более сильное, чем то, что заставило Марион бросить своего единственного живого ребенка.
— Ну, так вот, — начал Тед. — У Томаса были водительские права, а у Тимоти — нет. Томми было семнадцать — он водил машину уже целый год. А Тимми было пятнадцать, и он только-только начал брать уроки по вождению у своего отца. До этого Тед научил водить Томаса, и, по мнению Теда, Тимоти, который еще только делал первые шаги, был более внимательным учеником, чем прежде Томас. Не то чтобы Томас был плохим водителем. Он был осторожным и внимательным, реакцию имел отличную. К тому же Томас был достаточно циничен, чтобы предвидеть действия плохих водителей даже еще прежде, чем те сами понимали, что совершат эти действия. Это было самое главное, объяснил ему Тед, и Томас принял слова Теда на вооружение: всегда исходи из того, что все остальные водители — плохие.
Но была одна важная составляющего водительского мастерства, в которой, по мнению Теда, его младший сын, Тимоти, превосходил (или потенциально превосходил) Томаса. Тимоти всегда был терпеливее Томаса. У Тимми, например, хватало терпения постоянно поглядывать в зеркало заднего вида, а вот Томми не смотрел туда так часто, как это было, на взгляд Теда, необходимо при езде. Самая тонкая, хотя и своеобразная проверка терпения водителя — левые повороты, а именно: когда ты остановился и пропускаешь встречный транспорт, ты не должен никогда, ни в коем случае поворачивать колеса налево, предвосхищая поворот, который собираешься совершить. Никогда — ни в коем случае!
— Как бы там ни было, — продолжал Тед, — но Томас был одним из тех нетерпеливых молодых людей, которые нередко поворачивают колеса налево, предвосхищая левый поворот, хотя его отец и его мать — и даже его младший брат — постоянно говорили Томми: не поворачивай колеса, пока не начнешь делать поворот на самом деле. И знаешь почему, Эдди? — спросил Тед.
— Потому что если в тебя сзади врежется какой-нибудь автомобиль, то тебя не вытолкнет на встречную полосу, — ответил Эдди. — Тебя просто протолкнет вперед по твоей полосе.
— Кто тебя учил ездить, Эдди? — спросил Тед.
— Мой отец, — ответил Эдди.
— Он молодец! Скажи ему, что он хорошо поработал, — сказал Тед.
— Хорошо, — ответил в темноте Эдди. — Продолжайте…
— Так. На чем мы остановились? Мы остановились на Западе — мы отправились туда на лыжные каникулы, как это частенько делают весной люди, живущие на Востоке, когда Восток становится ненадежным местом для так называемого весеннего катания. Если ты хочешь быть уверен в хорошем снеге в марте или апреле, то нужно отправляться на Запад. И вот… эти несчастные обитатели Востока оказались не в своей тарелке — на Западе. И весенние каникулы были не только в Экзетере, время явно было каникулярное для бессчетного числа школ и университетов, а потому эти места наводнили множество горожан, незнакомых не только с этими горами, но и с этими дорогами. И многие из этих лыжников сидели за рулем незнакомых им машин — взятых напрокат, например. Семейство Коулов взяло машину напрокат.
— Я представляю себе эту картину, — сказал Эдди, уверенный, что Тед намеренно затягивает историю, возможно потому, что ему хотелось, чтобы Эдди не только увидел случившееся, но чтобы он увидел его заранее.
— Ну
— Я представляю себе эту картину — вы были пьяны, — сказал Эдди.
— Это был один из тех тривиальных вопросов, к которому они постоянно возвращались в своих непрекращающихся пререканиях, я имею в виду Теда и Марион, — сообщил Тед. — Марион сказала, что Тед пьян, хотя, на взгляд Теда, он вовсе не был пьян. А Марион, хотя и не была пьяна, выпила в тот вечер больше, чем обычно. Когда Томас и Тимоти нашли родителей в баре, обоим мальчикам стало ясно, что ни отец, ни мать далеко не в лучшей форме, чтобы вести взятую напрокат машину. К тому же у Томаса были водительские права, и Томас не пил. Вопроса о том, кто должен сидеть за рулем, даже не возникало.
— Значит, за руль сел Томас, — прервал его Эдди.
— Ну а братья должны быть рядом, а потому Тимоти сел рядом с ним на пассажирском сиденье. Что же до родителей, то они оказались там, где в конечном счете оказываются все родители, — на заднем сиденье. А в случае с Тедом и Марион — они еще и продолжили заниматься тем, чем бесконечно занимаются все родители: они препирались и дальше, хотя сам их спор был тривиальным, невыносимо тривиальным. Тед, например, очистил от снега ветровое стекло, но не заднее. Марион настаивала, чтобы Тед очистил и заднее. Тед возражал, говоря, что, как только машина нагреется и начнет двигаться, снег соскользнет сам. И хотя так оно и случилось на самом деле (снег соскользнул с заднего стекла, когда машина-то еще и скорость толком не успела набрать), Тед и Марион продолжали ругаться. Тема, правда, изменилась, а вот тривиальность осталась. Они были в одном из тех лыжных городков, о которых и сказать-то особо нечего. Главная улица представляла собой трехполосное шоссе, на котором средняя полоса отводится, чтобы перестроиться перед левым поворотом, хотя многие дебилы считают, что полоса для поворота и полоса для езды — это одно и то же, если тебе это понятно. Я ненавижу трехполосные дороги, Эдди… А ты?
Эдди не стал ему отвечать. Это была типичная история Теда Коула: ты всегда понимаешь, чего должен бояться, или видишь, как оно надвигается, надвигается на тебя. Проблема в том, что ты никогда не видишь всего, что надвигается на тебя.
— Так или иначе, — продолжил Тед, — но Томас, с учетом неблагоприятных условий, хорошо вел машину. Снегопад все продолжался. А теперь уже и стемнело; все и в самом деле было незнакомым. Тед и Марион начали спорить о том, какая дорога к их отелю лучше. Спорить было глупо, потому что весь город растянулся по сторонам трехполосной дороги, а поскольку вдоль дороги с обеих сторон выстроились практически одни отели, мотели, бензозаправки, бары и рестораны, то нужно было всего лишь знать, какая сторона тебе нужна. И Томас знал это. Ему нужно было свернуть налево, а остальное — уже дело техники. От того что родители непременно решили найти точное место поворота, помощи ему как водителю было мало. Он мог, например, повернуть налево у самого отеля (Тед был за этот прямой маневр), он мог повернуть, проехав отель, под следующим светофором. Там, дождавшись зеленого, он мог сделать разворот в обратном направлении, а потом уже подъехать к отелю, который оказывался у него таким образом справа. Марион считала, что разворот в обратном направлении под светофором безопаснее, чем левый поворот со средней полосы, где не было светофора.