Мужчины не ее жизни
Шрифт:
— Ты сама, «настоящее» и «выдуманное», — заметила Ханна. — Твоя любимая тема…
Рут негодовала, чувствуя явное отсутствие интереса у Ханны, но тем не менее продолжила.
— Фотография Томаса, лечащего коленку Тимоти, — это определенно настоящая, — сказала Рут. — И та, на которой Томас выше моей матери и держит хоккейную шайбу в зубах, — мы оба помним ее.
— Я помню фотографию, на которой твоя мать в кровати, а из-под одеяла торчат ноги твоих братьев, — сказала Ханна.
Ничего удивительного в том, что Ханна помнит эту фотографию, не было. Рут брала ее с собой в Экзетер и в Мидлбери; сейчас она висела в доме Рут в
— А еще было фото, на котором твои братья в Экзетере сняты под добрым старым приглашением «Входите сюда, мальчики, и становитесь мужчинами». Помнишь эту херню на дверях? — спросила Ханна. — Бог ты мой, они там такие красавцы.
Рут показала Ханне фотографию своих братьев в первый раз, когда они приехали в Сагапонак. В то время они учились в Мидлбери. Эта фотография всегда висела в спальне ее отца, и Рут привела туда Ханну, когда отец играл в сквош в своем хитроумном сарае. Ханна тогда сказала то же самое, что и сейчас, — какие они красавцы.
«Именно это и должна была запомнить Ханна», — подумала Рут.
— Мы с Эдди помним одну постановочную фотографию на кухне — на ней мальчики едят омаров, — продолжила Рут. — Томас препарирует омара с легкостью и бесстрастием патологоанатома — на его лице ни малейшего напряжения. А вот Тимоти сражается со своим омаром, и побеждает омар! Я думаю, что лучше всего помню эту фотографию. И все эти годы я спрашивала себя — выдумала ли я ее, или она настоящая. Эдди сказал, что он ее помнит лучше других, значит, она тоже настоящая.
— А ты что, никогда не спрашивала об этих фотографиях у своего отца? — спросила Ханна. — Он наверняка должен был помнить их лучше, чем ты или Эдди.
— Он был так зол на мою мать, что она их увезла, — он отказывался о них говорить, — ответила Рут.
— Ну, ты слишком к нему строга, — сказала ей Ханна. — Мне кажется, он обаятельный.
— Я слишком уж часто видела его «обаятельным», — сказала Рут Ханне. — И потом, только это у него всегда и есть — обаяние. Особенно когда ты поблизости.
Ханна пропустила замечание Рут мимо ушей, что было вовсе не похоже на нее.
Согласно теории Ханны, многие женщины, знавшие Марион (пусть хотя бы только по фотографиям), должны быть польщены вниманием к ним Теда Коула просто потому, что Марион была удивительной красавицей. Рут на эту теорию Ханны отвечала так: «Моя мать от этого наверняка пришла бы в неописуемый восторг».
К этому времени Рут откровенно устала от безуспешных попыток объяснить Ханне, как важен для нее был этот вечер с Эдди. Ханна просто не врубалась.
— А что Эдди говорил насчет секса? И вообще, говорил ли он об этом? — спросила Ханна.
«Вот все, что ее интересует!» — подумала Рут.
При мысли о разговоре про секс Рут совсем пала духом, потому что этот предмет скоро снова приведет Ханну к ее вопросам о том, когда она собирается «заняться этим» с Аланом.
— Эта фотография, которая так тебе запомнилась, — начала Рут. — Мои красавцы братья в дверях главного здания академии…
— Да, и что с ней? — спросила Ханна.
— Эдди сказал, что моя мать занималась с ним любовью под этой фотографией, — сообщила Рут. — Это был их первый раз.
— И повесил ее в своей спальне! — хрипловато прошептала Ханна. — Вот это интересно!
— Какая у тебя превосходная память, Ханна, — сказала Рут. — Ты даже помнишь, что фотография моих братьев висит в спальне моего отца!
Но Ханна не ответила, и Рут снова подумала: «Я устала от этого разговора». (Больше всего устала она от того, что Ханна так и не извинилась за свое отсутствие.)
Рут иногда спрашивала себя: а если бы она не стала знаменитой, осталась бы Ханна ее подругой? На свой лад — в меньшем мире, в журнальном, — Ханна тоже была знаменитостью. Она заработала себе репутацию в качестве эссеиста. Когда-то она вела шутливый дневник; по большей части это был отчет о ее сексуальных приключениях. Но скоро автобиография стала утомлять ее. Ханна «выросла» до смерти и разрушения.
В этот патологический период ее жизни Ханна интервьюировала умирающих людей — она посвятила себя безнадежным случаям. Безнадежные дети приковывали к себе ее внимание года полтора. Потом она опубликовала статьи об ожоговом отделении в больнице и колонии прокаженных. Она ездила в зоны военных действий и в страны, охваченные голодом.
Потом Ханна «выросла» еще раз. Она оставила смерть и разрушение ради мира всевозможных извращений и странностей. Однажды она написала о мужчине-порнозвезде, про которого говорили, что он всегда пребывает в состоянии эрекции, в его кругу у него было прозвище — «Мистер Сталь». Еще Ханна взяла интервью у одной бельгийки, которой перевалило за семьдесят; за свою жизнь она приняла участие в более чем трех тысячах секс-шоу, передававшихся в прямом эфире; ее единственным партнером был ее муж, скончавшийся после одного из таких представлений; скорбящая вдова после этого бросила секс. Она не только блюла верность мужу на протяжении более чем сорока лет; в последние двадцать лет брака они занимались сексом исключительно перед публикой.
Теперь Ханна снова трансформировалась. Ныне в сферу ее интересов попали знаменитости, а это в Штатах были главным образом кинозвезды, герои спорта и иногда эксцентричные типы, владевшие неимоверным богатством. Ханна никогда не брала интервью у писателей, хотя несколько раз и поднимала вопрос об «экстенсивном» — или Ханна говорила об «интенсивном»? — интервью с Рут.
Рут давно уверовала: единственное, что в ней может быть интересно, это ее романы. Она крайне подозрительно относилась к идее Ханны проинтервьюировать ее, потому что Ханну больше интересовала частная жизнь Рут, чем ее романы. А если Ханну что и интересовало в творчестве Рут, так это как раз личная сторона — то, что Ханна называла «настоящим».
«Ханне, наверное, не понравился бы Алан», — подумала вдруг Рут.
Алан уже признался ей, что для него слава Рут если и не бремя, то источник тревог, что он задерган всем этим. Он редактировал несколько знаменитых авторов, но сам бы согласился на интервью только на том условии, что его замечания даются «без ссылки на источник». Алан так охранял свою частную жизнь, что даже не позволял авторам посвящать ему книги, а когда один из писателей продолжал настаивать, Алан сказал: «Только если вы используете мои инициалы, одни инициалы». Книга, таким образом, была посвящена А. Ф. А. Рут восприняла как предательство со стороны Алана тот факт, что она не могла вспомнить, откуда там взялось Ф.