Мужество
Шрифт:
– А ты ее знаешь?
– Нет, товарищ Андронников, не знаю.
Андронников поглядел еще пристальнее, и улыбка его стала еще мягче.
– Пусть едет, – сказал он. – Пока семейное дело не налажено, какой же у нас город?
– Так точно, товарищ Андронников, семейное дело сейчас самое важное.
Андронникова позвали к прямому проводу. Епифанов в четвертый раз переписал телеграмму, дождался Андронникова и протянул ему телеграмму, как соучастнику.
– Поглядите, товарищ Андронников, все ли в порядке.
Андронников посмотрел и одобрил.
– Как думаете, скандала не выйдет?
– Не выйдет. Приедет –
Так и пошла телеграмма с подписью Коли, с текстом Епифанова и Андронникова к неизвестной белокурой Лидиньке, которая ждет в пустой квартире и плачет.
Коля Платт попросил квитанцию, удивился:
– Там же двадцать слов было, откуда же сорок пять?
– А мне барышня велела обратный адрес приписать, – спокойно соврал Епифанов.
– Это еще что за выдумки! – возмутился Коля. – Им бы только денег побольше.
– Уж не знаю. Мне велели дописать, я и дописал.
– Надо было мне самому…
Коля подсчитал разницу в цене и отдал Епифанову долг. Епифанов со злостью думал: «Ну да, как же, самому!.. Ты бы такой замечательной телеграммы в жизнь не написал бы!»
– Чуть что, я мигом съеду, – повторил он свое давнишнее предложение. – Пусть приезжает.
Коля вздохнул, походил по комнате, грустно сказал:
– Не понимаешь ты, Алексей. Лидинька к такой жизни не привыкла. Да и куда ехать зимой, в морозы, на грузовике? И потом вещи там, квартира, мебель… Не век же мне торчать здесь! А в крайнем случае я весною съезжу за нею. Но здесь для нее не обстановка.
– А как же девушки наши живут?
– Я бы не хотел видеть свою жену на их месте, – сказал Коля. – Порядочный человек не смеет подвергать…
– И что это за слова у тебя: порядочный человек, порядочный человек! Сухарь ты!.. – с сердцем сказал Епифанов. – Ты бы лучше подумал, что девочка одна, с покойницей. Ей утешение нужно…
Слова Епифанова, видимо, подействовали. Коля сел писать письмо.
Епифанов лежал, слушая скрип карандаша, смотрел на Колин склоненный затылок и думал о письме, – может быть, оно более ласковое, более сердечное, чем телеграмма? Может быть, в письме он нашел настоящие утешающие слова? Ну да, черта с два, найдет!.. Вот если бы нам с Андронниковым!..
Епифанов так и заснул, размышляя, что надо написать и что напишет Коля этой маленькой белокурой девушке, тоскующей в одиночестве за тысячи километров от них.
16
На лесозаводе была вышка – самая высокая точка среди первых, еще низкорослых зданий строящегося города. С этой вышки, открытой ветрам и солнцу, была видна строительная площадка.
Клара Каплан любила приходить сюда полюбоваться и помечтать. Здесь было как-то особенно легко вообразить себе то, что еще не существует сегодня, но что будет существовать завтра. Стройные контуры завода вырастали на месте замусоренных строительных участков, на месте шалашей и бараков. Кларе виделись просторные проспекты и строгие ансамбли домов и площадей.
Сегодня она пришла сюда ранним утром. В холодном осеннем воздухе был особенно отчетлив и ярок пейзаж. Перила вышки серебрились от инея – первый сигнал зимы. «Какова-то она будет – зима?..» Забыв мечты, Клара с тревогой вглядывалась в жалкие ряды непрочных шалашей, в медленно растущие леса строек.
Лесенка заскрипела под
– Ты?!
Морозов поднялся на вышку, пожал ее холодную руку.
– Ты как сюда попала?
Клара почему-то стыдилась своих мечтаний, – может быть, потому, что сегодняшнее положение было очень напряженным.
– Я пришла проталкивать пиломатериалы на жилье. А ты?
Морозов понимающе усмехнулся.
– И я пришел проталкивать пиломатериалы на жилье… А как тебя занесло на крышу?
Улыбаясь, Клара повела рукой вокруг и спросила:
– А тебя?
Морозов тоже повел рукой. Стоя бок о бок, они смотрели на город, и, пусть по-разному, каждый в соответствии со своей мечтой, оба видели его прекрасным, могучим, счастливым.
– Когда приезжают новые строители, – сказал Морозов, – надо бы вести их прямехонько сюда…
– Я приводила. Тут есть паренек – Федя Чумаков, лесогон. Сема Альтшулер просил проследить за ним, у парня настроения были… Он из больницы недавно. Так я его сюда привела и показала: «Смотри. И представь себе, что ты увидишь через пять лет».
– Ударник теперь?
– Ну да.
Объяснений не нужно было. Они хорошо понимали друг друга, хорошо знали людей и те многообразные каналы, по которым к сознанию и чувствам людей доходило величие большевистского дерзания, большевистских дел.
Морозов провел ладонью по заиндевевшим перилам, поколупал иней ногтем. И для Клары было естественно, что он сказал в раздумье:
– Проскочить бы эту зиму, а там…
Они помолчали.
– Я говорила с врачом. При нашем жилье и питании зима даст новый скачок заболеваний.
– Овощи! Овощи нужны! Клюква. Лук.
– У Гранатова они «на колесах», – недоброжелательно бросила Клара. – Значит, до весны не жди…
Морозов хмурился. Угрюмо смотрел перед собою. По корявым дорогам тащились грузовики с досками – от лесозавода, и навстречу им порожние – на лесозавод. В воротах образовалась пробка. Клава Мельникова суетилась на лесной бирже, регистрируя отпуск материалов.
– Плеврит у нее прошел? – спросил Морозов.
– Прошел. Только вот сердечко…
– Сердечко – да… – вздыхая, подтвердил Морозов. – И черт дернул Круглова…
– Что же делать? Бывает…
– Бывает…
Пронзительно гудя, пронесся по узкоколейке паровозик с порожними вагонетками – в тайгу, к каменному карьеру. Сам карьер не был виден, но над деревьями вились дымки его поселка.
– Наладим, – сказал Морозов.
Клара поняла, что он говорит о каменном карьере; открытие этого карьера и организация работ на нем потребовали от Морозова много усилий и борьбы. Клара была там на днях. Было трудно дышать в клубах сухой каменной пыли, от скрежета камнедробилки сводило челюсти, но Кларе понравились четкость и быстрота работы, груды щебня и камней, грохот взрывов. Геннадий Калюжный, бригадир комсомольского ударного участка, привел ее к уступу, где подготовлялся взрыв. Возня. Шум. И до последней минуты все работают. Геннадий поднял красный флажок: опасность! Комсомольцы отбежали в сторону. Все смотрели на шнур. По шнуру будто бежит желтая змейка. И вдруг – гром, треск, столб густой пыли и дыма. Сквозь дым и пыль – взлетающие камни. И еще не улеглась пыль – флажок опущен, комсомольцы бросились на места, подтащили вагонетки, быстро и размеренно заработали лопатами.