Мужик
Шрифт:
– А хорошо на детишек глядеть...- снова заговорил Чечевииын.- Что есть на свете лучше детей?.. Ничего нет, Яким, так и знай... Ничего... Умрем мы, а они жить будут... до-олго, много!.. И в ихней жизни беспорядка и склоки уж меньше будет, чем у пас теперь... Н-да-а! Много меньше! Потому, брат, жизнь-то год от году все больше к порядку идет... А от порядка в жизни и в человеке порядка больше будет - так?
– Так!
– сказал Шебуев.
– Вот за то я и люблю детей, что они лучше нас с тобой будут... Вот это в них и есть главное самое... это в них и трогательно,
– Слушаю... Вы вот насчет порядка сказали... что всё к порядку идет... Это - какой же порядок будет, по-вашему?
– А такой, что все люди правильно разделятся... каждый по своему месту... Это уж началось...
– Не видать что-то!
– с сомнением сказал Шебуев, любопытно взглянув в лицо Чечевицына,
– А ты гляди в оба - и увидишь... Купец-от всё множится да богатеет? Верно?
– Верно...
– Вот видишь! А мужик становится умнее... себя понимать начал?
– Это откуда видно?
– Ты кто родом?
– Крестьянин... да-а, вот вы о чем!..
– Ну, разумеешь?.. Мало вас этаких развелось? И везде мужик шевелится, кверху лезет... даром что житье у него тяжелое...
– О-ой раз! Еще раз! Еще-о разик, еще раз!
– разнесся в воздухе дружный крик рабочих.
– Ишь галдят...- заговорил Чечевицын,- Ты за границей бывал?
– Бывал! Недолго...
– Ну, что там - при работе поют?
– Иногда ноют...
– Лучше, чему нас? Поют-то, мол, лучше?
– Нет... едва ли... Там кричат.
– С натуги, значит... силы не хватает. А у нас вот поют... У нас силы вдоволь. У нас - все лучше... Эх, заболтался я с тобой... Ну, что - рад ты, что ломать начал?
– Мне чего же радоваться особенно? Работе - рад. Работать я люблю.
– Велика работа! Ходи да поглядывай... А не нравится мне эта твоя затея... как хочешь!
– Театр-то?
– Вот он самый... Разврат это... Пляс да песня, да смех... Что туг нужного для человека?
– Для человека, Марк Федорович, всё нужно!
– внушительно, с уверенностью в голосе и на лице сказал Шебуев.- Нужно" чтоб он и пел и плясал, нужно, чтоб смеялся, чтоб веселее жилось. Но театр не для одного веселья, он и для пользы... в театр 6удут ходить - в кабак не будут.
– И в церкву не будут,
– Кому нужно в церковь - театр ему дороги не загородит. А коли вы иначе думаете - значит, церковь не уважаете.
Вот, Яким Андреич,- сказал купец, пристально и с чувством, близким к почтению, глядя на строгое лицо Шебуева,- заговоришь ты вот этак и удивишь меня даже до крайности! Ведь уж вижу,- я старый воробей, и меня не обманешь!
– вижу, чувствую я, что не больно тебе до церкви дела много, а всё же говоришь ты верно про нее.
– Я сам могу верить, могу и не верить, но ежели я во что верую, так уж крепко... И от других того же требую... Веришь,- ну, так не думай, что твоей вере чужой смех мешает, а коли ты это думаешь, стало быть, слабо веришь...
– И опять верно!
– с удовольствием воскликнул Чечевицын.- Верно, умница! Или в божью силу верь, или в дьяволову...
– Вот видите...
– А все-таки театр этот твой - затея пустая... Вот разве для ребятишек устроишь в нем, как обещал... разное там, веселое... ну и пение духовное тоже...
– И детям и взрослым от этой затеи только польза будет, а вам памятник на сто лет... Хороший памятник, поверьте! Выше всякой колокольни... От колокольни только звон, а из театра свет... Ведь вы согласились со мной, что чем больше человек видит, тем больше умнеет?
– Слыхал я это от тебя. И очень понимаю, что от ума человеку вреда не состоится... ежели ему воли не давать... Первее всего нужно, чтоб человек во всем сдерживать себя умел, да! И уж коли театр - пускай его! Дуй тебя горой!..
Чечевицын развеселился, глазки у него довольно заблестели, и даже его желтые щеки стали бурыми от оживления, а может быть, от воздуха весны и блеска солнца.
– Ну, я поеду на биржу... Поедем? Завтраком накормлю...
– Минуточку подождите, Марк Федорович,- озабоченно сказал Шебуев.Есть у меня к вам большая просьба...
– Ну-у опять... Чего еще?
– Вот что - дайте мне денег...
– Э! А я думал - насчет этого всё...
Он кивнул головой на театр и, расстегнув сюртук на груди, сунул руку за пазуху, говоря:
– Сколько же тебе денег-то этих? Смотри, многого со мной нет...
– Мне нужно тридцать восемь тысяч...- спокойно сказал Шебуев, но скулы у него покраснели и глаза сузились в ожидании.
Чечевицын вынул руку из-за пазухи, тщательно застегнул сюртук, поглядел на архитектора и - удивленно протянул:
– Ого-го! Это ты... тово... ничего! Это, знаешь, кусок немалый... На кой те ляд такую уйму? Это на первый раз голому человеку можно шубенку сшить... да-а!
– Мне нужно тридцать восемь тысяч,- повторил Шебуев, понизив голос и не глядя на купца.
– Слыхал... цифра хорошая!.. В аккурат тридцать восемь? А не тридцать пять и не сорок? Верно счел?
В глазах купца искрился острый смешок, и губы у него вздрагивали.
– За тридцать пять я куплю здесь в уезде имение...
– Чье это?
– Скуратова...
– Мм... Сорок две он желает взять... Тридцать пять - это цена законная... Ничего цена... Только не тово, неважное это дело, помещичать-то. Какой ты помещик?
– Мне для ценза нужно...
– А! Вон оно что! Да ты, чудак, болотце у меня купи... У меня хорошее болотце есть - десятин около двухсот... лесок еловый... клюква, грибы-козляки там... вот те и поместье будет! По чину... хо-хо! И Скуратову будешь сосед притом же!