Мужики и бабы
Шрифт:
В зале зашумели, а Миронов сказал:
– Я не спекулянт.
– Может, вы интересы государства выше собственных ставите? – спросил опять Сенечка. – Тогда поясните, почему вы государственные излишки пустили на женские наряды?
– Бабы ночью уговорили!
– Надышали… Гы-гык!
На красной шее Миронова веревками вздулись жилы. Он молчал.
Мария только теперь заметила в углу тесно сбившуюся, притихшую стайку женщин в красных платьях и в косыночках. Что-то резкое полоснуло ее по сердцу, и она крикнула, не помня себя:
– Прекратите издевательство!
Председатель забарабанил ладонью по столу.
–
Все разом встали и двинулись на выход. Проходя мимо Марии, Сенечка выдавил сквозь поджатые губы:
– Поговорим в райкоме, товарищ Обухова.
– Нет! Нам с вами говорить не о чем.
11
Тихим воскресным вечером Мария с Варей приехали в Степанове. Еще солнце стояло высоко и с дальнего заречного бугра от белой колокольни, возвышающейся над мягкими куполами вязов и лип, доносился густой и вязкий вечерний благовест. Народ, одетый по-воскресному – бабы в белых платочках и в длинных темных юбках, мужики в картузах и в хорошо начищенных хромовых сапогах, – тянулся извилистыми тропами по открытому пологому взъему к церкви. При въезде в село из окон земской больницы – трех длинных деревянных корпусов под зеленой крышей – отрешенно и долго глядели на них больные в синих облезлых халатах и в белых колпаках. В больничном сквере паслись телята и свиньи, расхаживали куры. Сельская улица встретила их разноголосым собачьим лаем, кружением возле телеги шустрых босоногих ребятишек:
– Тетенька, дай на телеге прокатиться!
– Отойди прочь, ну! – отгоняла их кнутом от задка Варя. – В колесо попадешь – ногу сломаешь.
Один из пареньков сделал ужасное лицо и схватился за голову:
– Тетенька, у тебя ось в колесе… Останови скорее!
– Стой, Маша, стой! С колесом что-то случилось, – испуганно крикнула Варя.
– Будет тебе, глупая, – обернулась та. – Над тобой же смеются.
– Не-е, тетенька… Правда, у вас ось в колесе…
– Вот я вам, мошенникам…
Бывшая ремесленная школа с красным двухэтажным учебным корпусом и приземистыми, длинными мастерскими стояла за селом на крутом берегу Петравки. Перед школой был широкий, заросший травой плац с высокой перекладиной, на которой висели два обрывка толстого каната и длинный шест, с турником и брусьями, с гигантскими шагами и с длинной коновязью возле самого палисадника. Мария привязала лошадь за коновязь, отпустила чересседельник, кинула травы. Варя сидела в тарантасе и растерянно глядела на пустынный плац, на запертую школу, на сиреневый палисадник. Нигде ни звука…
– Ты чего, передумала, что ли? – спросила Мария.
– Неужто опять обманул, подлец? – сказала Варя, передергивая нижней губой. – Он же обещал ждать вечером в школе.
– Может быть, где-то здесь? Надо поискать.
– Что он, иголка, искать его? – Варя, раздраженная, чуть не плача, спрыгнула с тарантаса.
Обошли все школьные подъезды – заперто, тихо, пустынно. Заглянули в мастерские, и там никого. Одно окно было занавешено газетами. Посмотрели с завалинки в верхнюю фрамугу – посреди комнаты стоял стол, на нем хлеб, колбаса, сыр, огурцы, бутылки вина и водки, на стульях в беспорядке висели рубашки, брюки, под койками валялись ботинки. А на койках,
– Что бы это значило? – спросила Варя.
– Не знаю… Вымерли все, что ли?
Они вышли на высокий каменистый берег Петравки. Далеко внизу кто-то плескался в широком темном омуте, доносились мужские голоса.
– Это они! – воспрянула Варя и заголосила, приставив руки трубочкой к губам: – Коля-а-а!
– А-а-а! – отозвалось эхо от дальнего пустынного берега. Потом снизу донесся голос Бабосова:
– Ого-го-о-о! Варюха, давай сюда! Кидайся в омут!
Варя, скинув туфельки, в одних носочках побежала вниз по каменистым уступам.
– Куда ты, сумасшедшая? – крикнула Мария. – Шею сломишь!
Варя и не оглянулась, неудержимо и быстро скатывалась все ниже и ниже, словно колобок. Белая кофта-разлетайка трепетала на ней, как на веревке в ветреный день. А от омута, из тальниковых зарослей вышел ей навстречу Бабосов в одних трусах.
Мария обошла обрывистый бугор по дальней тропинке и спустилась к речке. Возле тальниковой стенки, кроме Бабосова и Вари, она встретила Успенского и едва знакомого ей Костю Герасимова, степановского учителя, секретаря партийной ячейки. Это был носатый, здоровенный малый с красивым, но рябоватым лицом. Они с Успенским, оба сухие и жилистые, боролись на руках, подпрыгивая и кривляясь, точно дикари в пляске. Бабосов с Варей отошли за куст и, занавесившись ради смеха полотенцем, беззастенчиво целовались.
– Здорово, белогвардейцы! – крикнула, подходя, Мария.
– Чш-ш! – Успенский приставил палец к губам и оглянулся. – Откуда тебе известно?
Бабосов испуганно отпрянул от Вари и обалдело уставился на Марию.
– Кто вам сказал?
Растерянно, с недоумением на лице окаменел и Костя.
– Вы чего? – удивилась Мария, сама не понимая, в чем дело.
– Кто тебе сказал про белогвардейцев? – спросил опять Успенский.
– Никто не говорил.
– Откуда же ты знаешь про нашу операцию?
– Какую операцию?
– Ой, ребята, значит, вы что-то задумали? – сказала Варя. – А мы видели в вашей комнате офицерские мундиры.
– И только? – Бабосов вдруг рассмеялся и ткнул Успенского в бок. – Ну что, испугался, штабс-капитан?
– Может, все-таки поясните? – требовательно и с подозрением спросила Мария.
– Это дело начальства. Вон, пускай секретарь отчитывается, – сказал Успенский, кивая на Герасимова.
– Обыкновенная деловая операция, Мария Васильевна, – сказал Герасимов. – У нас на неделе предстоит чистка. Вот мы и решили провести ее за сегодняшнюю ночь.
– Каким образом?
– Маленькая служебная инсценировка… Я согласовал на бюро. Переодеваемся в офицерскую форму, делаем ночной обход и собираем всех коммунистов в школьную кладовую, под видом ареста. То есть инсценируем переворот Советской власти. Налет отряда Мамонтова. И все коммунисты искренно признаются – кто за Советскую власть, кто – против. Инсценировка моя…
– А здесь что-то есть! – хлопнул себя по лбу Бабосов.
– Коля, это ж гениально! – захлопала Варя в ладоши. – Клянусь, это настоящая чистка верности.