Мужики и бабы
Шрифт:
Появилась Настасья Павловна.
– К столу, пожалуйста, Евдоким Федосеич.
– Премного благодарны, Настасья Павловна. Я уже отчаевничал. – Акимов галантно обошел всех дам и притронулся своей корявой ладонью к мягким ручкам.
Сел, обращаясь к Обуховой:
– Вы по делу к нам или в гости?
– По делу, и лично к вам. Только было собралась идти.
– Вон как! А вы, случаем, не на пару приехали?
– Да. Со мной тут Зенин, секретарь Тихановской ячейки. Вы его видели?
Акимов усмехнулся и смущенно крутнул белесой головой:
– Не знаю, как и сказать, – поглядел
– Где? – Мария почуяла что-то недоброе.
– В избе-читальне лотерею устроил.
– Какую лотерею?
– Гармонь продает… Разыгрывает то есть.
Вся застолица грохнула затяжным смехом, а Мария покрылась красными пятнами:
– Вы это серьезно?
– Да какие там шутки. Заходит ко мне участковый агроном и говорит: «Эй, ты, власть! Ты чего это цирковой балаган устроил в избе-читальне?» Какой балаган, спрашиваю. Форменный, говорит. Приехал из Тиханова какой-то тип, сперва по домам шастал, как поп, потом собрал ребят в избу-читальню и гармонь там разыгрывает. Я туда бежать. Разгоню, думаю, паршивцев. Влетаю – мне избач навстречу. Евдоким Федосеевич, говорит, не гневайся. Это уполномоченный из райкома. Кто его знает? Может, у него, говорит, форма агитации такая. Он, мол, приехал с Марией Васильевной Обуховой. Она сидит у Кашириной. Сходи, узнай – в чем дело.
– Боже мой, какой позор! – Мария встала. – Надо немедленно идти туда, остановить его.
– Хуже будет, Мария Васильевна, – сказал Акимов. – Поначалу я сам думал – разогнать, и все. А потом смикитил – это ж скандал на всю округу. Он ведь уполномоченный…
– А что же делать?
– Пойдем и переждем эту лотерею. Сделаем вид, что все нормально. А потом всыплем ему, когда народ разойдется.
– Пошли!
Еще поднимаясь от Петравки на высокий уличный бугор, где стояла изба-читальня, они услышали визгливый голос Сенькиной ливенки, доносившийся сквозь раскрытые окна.
Играли вальс «На сопках Маньчжурии».
– Качество проверяет, – сказал Акимов.
В читальне было битком набито парней. Сенечка сидел на столе, опершись ногами на скамью, и самозабвенно наяривал старинный вальс – нос кверху, глаза под лоб упустил и даже головой покачивал от удовольствия. На протиснувшуюся Марию и Акимова только глянул туманным взором и отвернулся. Играл при гробовом молчании, зная цену своему искусству. Рядом с ним лежала кепка, полная белыми лотерейными ярлыками.
Кончил играть, откашлялся, как модный тенор, и спросил публику:
– Ну как?
– Мехи сильные.
– Голосисто… В Веретье, поди, слыхать.
– А строй?
– Что строй! – сказал Сенечка. – Ты глухой, да? Я ж «На сопках Маньчжурии» не то что сыграл – выговорил. Не всякая хромка тебе так вот распишет.
– Чего там говорить, забористая гармонь.
– Да. Голоса выдержанные, – послышались одобрительные возгласы.
– А как насчет басов?
– Что басы?
– Вразнобой пусти!
– Пусть страданье сыграет!
– Какое – саратовское или сормовское?
– Давай сормовского.
Сенечка рванул мехи, и тотчас с первого колена влился в его разухабистую бурную мелодию легкий лукавый голосок:
СормовскойВторой куплет подхватил из другого угла невидимый яростный бас:
На базарном перекресткеПродавала девка квас…Первый голос игриво, насмешливо уводил за собой дальше:
Я спросил у ней напиться,Она, дура, не дала.Бас, очнувшись, ухнул зычно, как из бочки:
Я спросил у ней…Но тут гармонь рявкнула и испустила дух.
– Все, – сказал Сенечка. – Дальше пойдет нецензурный мат. При женщинах запрещается.
Он оставил гармонь, поднял кепку, пошевелил сложенными ярлыками:
– Ну, все согласны тянуть? Никто не хочет взять назад деньги?
Молчание.
– Тогда приступим. Значит, двадцать девять номеров пустых, один выигрышный. Подходи по очереди.
Ребята стали подходить и вынимать билеты. Кто разворачивал тут же и бросал, плюясь себе под ноги, кто отходил к порогу и там тихонько матерился. Наконец объявился счастливчик. Он поднял кулак и заржал:
– Га-га-га! Вот она, ласточка… попалась!
– А ну-ка, прошу! – сказал Сенечка, беря билетик. – Сейчас проверим, сейчас… Правильно, роспись моя. Так, ваша фамилия, имя и отчество.
Парень назвался. Сенечка записал его в блокнот и сказал:
– Вас вызовем через неделю по почте, открыткой на заключительный тур. Гармонь разыграете вчетвером, то есть победители четырех кустов. Все, товарищи! – И, обернувшись к избачу: – Попросите публику оставить помещение.
Когда ребята вышли, Мария, еле сдерживаясь, процедила:
– Ты что же делаешь, артист?
– Как это что? То самое, что обязан, и вам рекомендую так же выполнять свою задачу.
– Какую задачу? Балаганить, да? – сорвалась на крик Мария.
– Но, но… Давай потише. Пока ты чай распивала, я зажимщиков хлеба выявлял.
– Каких зажимщиков?
– Тех самых, что излишки не сдают. – Сенечка достал из кармана свернутый вчетверо тетрадный лист, развернул его и подал Акимову: – Это ваши люди? Читайте! Те, которые излишки не сдали.
Акимов пробежал список глазами:
– Они. Кто вам дал этот список?
– Секретарь сельсовета. Да, да, ваш секретарь. С этим списком я и ходил по дворам, вроде бы агитировал в лотерею сыграть на гармонь, а сам глядел, где рожь спрятана.
– Ее, что ж, под порогом прячут, рожь-то? – усмехнулся Акимов.
– А где ее прячут? Ну-ка скажи! В сусеках, что ли?
– Ну, не в сусеках… В бане, на сушилках…
– Ага, еще в чулане, – подсказал ехидно Сенечка.
– Можно и в чулане.
– А вы пойдете с комиссией и враз все отберете… Ждите, так вам и положат. Эх вы, горе-сыщики! – Сенечка покачал головой. – Ноне дураков нет. Уж если прячут, так надежно. Вот я и спрашиваю вас – где?