Мужики
Шрифт:
День тянулся томительно, она места себе не находила. Прошел час завтрака, прошел обед, а они все спали! Она всех отправила в поле работать, не заботясь, как они там без нее управляются, а сама ходила между овином и домом, как часовой.
Сто раз вынимала она подарки, примеряла их и рассматривала, восклицая:
— Ну, где найдется другой такой добрый и заботливый муж? Где?
А потом побежала по деревне и всем, кого встречала, уже издали кричала:
— Знаете, мой-то вернулся! Спит теперь в овине.
И смеялись
— Околдовал ее этот висельник, что ли? Совсем одурела!
— Теперь опять нос задерет, увидите!
— Ничего, пусть только Антек примется за прежнее, так с нее живо спесь соскочит! — шушукались бабы.
Разговоры эти, конечно, не доходили до ушей Ганки. Вернувшись домой, она захлопотала, спешно принялась готовить вкусный обед, но, услышав крики гусей на берегу, выбежала и стала швырять в них камнями, чтобы они замолчали. Из-за этого у нее чуть не вышла ссора с мельничихой.
Только что Ганка послала работавшим в поле еду, как и мужчины пришли из овина. Она подала им обед на воздухе, в тени, поставила даже водку и пиво, а после обеда — полрешета спелых вишен, которые взяла у экономки ксендза.
— Обед — прямо свадебный! — пошутил Рох.
— Хозяин вернулся, это ли не праздник? — отозвалась Ганка. Она все время была на ногах, прислуживала им, а сама ела очень мало.
После обеда Рох сразу ушел в деревню, обещая прийти вечером, а она робко спросила мужа:
— Хочешь осмотреть хозяйство?
— Хочу. Праздник кончился, надо за дело приниматься! Господи Боже мой, не думал я, что так скоро стану хозяйничать в отцовском доме!
Он вздохнул и пошел за Ганкой. Она повела его прежде всего в конюшню, где фыркали три лошади, а в загородке вертелся жеребенок, потом в пустой коровник, потом на гумно и к сеновалу, где лежало свежее сено. Он заглянул даже в хлебы и под навес, где хранился всякий инвентарь и стояли телеги.
— Бричку надо будет на гумно перетащить, здесь она совсем рассохнется.
— Сколько раз я приказывала Петрику! Да что же, коли он не слушается!
Она стала сзывать поросят и птицу, чтобы похвастать перед Антеком большим приплодом, а потом подробно рассказала о полевых работах, где что посеяно и сколько. При этом она пытливо и выжидательно смотрела ему в глаза, но Антек только слушал и все запоминал, задавая время от времени вопросы, и лишь под конец сказал:
— Даже поверить трудно, что ты одна со всем справлялась!
— Для тебя я и больше могла бы сделать! — ответила она горячим шепотом, обрадованная его похвалой.
— Молодчина ты у меня, Гануся, молодчина! Я и не думал, что ты такая!
— Надо было — так я рук не жалела!
Антек обошел даже сад, полный уже наполовину красных вишен, и грядки лука, петрушки, капустной рассады.
Когда они возвращались в избу, Антек, проходя мимо открытых
— А где же Ягна? — Он удивленно оглядывал пустую комнату.
— Где ей быть? У матери. Выгнала я ее! — ответила Ганка твердо, поднимая на него глаза.
Антек сдвинул брови, подумал немного и, закуривая папиросу, сказал спокойно и как бы нехотя:
— Доминикова — злая собака, она этого так не оставит. Не миновать нам суда!
— Говорят, она уже вчера ездила в город жалобу подавать.
— От жалобы до приговора еще далеко. Но надо будет хорошенько это дело обдумать, чтобы она нам чего-нибудь не подстроила.
Ганка стала рассказывать, из-за чего и как все произошло, о многом, конечно, умалчивая. Антек ее не прерывал, не задавал вопросов, только слушал, хмуря брови и сверкая глазами. Когда же она подала ему бумагу, брошенную ей в лицо Ягусей, он насмешливо сказал:
— Она только для того и годится, чтобы с ней на двор сходить…
— Да что ты! Ведь это та самая, которую ей отец дал!
— Цена ей грош ломаный! Если бы Ягна у нотариуса подписала, что от земли отказывается, тогда другое дело. А эту бумажку она для смеху бросила!
Он пожал плечами, взял на руки Петруся и пошел к перелазу.
— Погляжу на поля и вернусь! — бросил он через плечо Ганке, и она осталась дома, хотя ей сильно хотелось пойти с ним. Проходя мимо сеновала, уже заново отстроенного и набитого сеном, Антек исподлобья посмотрел на него.
— Матеуш его привел в порядок. Одной соломы на крышу три стога пошло! — крикнула ему вслед Ганка, стоя на плетне.
— Ладно, ладно, — буркнул Антек с видом человека, которого не интересуют всякие мелочи. Миновав картофельное поле, он пошел межой.
В этом году ближние поля были почти целиком под озимью, и потому Антек дорогой встречал мало людей. А встречая кого-нибудь, коротко здоровался и поспешно проходил мимо. Однако он все больше замедлял шаг тяжело было нести Петруся, да и разомлел он как-то от жаркого и неподвижного воздуха. Он то останавливался, то присаживался, не переставая осматривать чуть не каждую полоску земли.
— Эге! Да сурепка лен глушит! — воскликнул он, остановившись у полос, голубых от цветущего льна, но густо проросших желтыми кустиками сурепки. — Купила засоренные семена и не провеяла их!
Он постоял и около ячменя. Чахлый и уже несколько сожженный солнцем, ячмень едва был виден из-за осота, ромашки и конского щавеля.
— В мокрую землю сеял! Изрыл пашню, как свинья! Чтоб тебя, стервеца, скрючило за такую работу! А забороновал-то как! Один пырей… Тьфу!
Он плюнул со злости и вышел на огромное поле ржи, которая, как река, сверкающая на солнце, волновалась у его ног, шумя тяжелыми колосьями. Тут Антек от души порадовался: рожь выросла отличная, солома была крепкая, колосья — как плети.