Мужики
Шрифт:
Светало быстро, скоро закричал первый петух, за ним и другие, хлопая крыльями, начали перекликаться на всю деревню. Потом запели жаворонки. Из сумрака, стлавшегося еще низко над землей, понемногу выступали белые стены, плетни и пустые дороги.
Ганка усердно стирала. Вдруг неподалеку послышались тихие шаги. Она застыла на месте, притаилась, как испуганный кролик, внимательно оглядываясь по сторонам. Какая-то тень выскользнула со двора Бальцерков и крадучись прошмыгнула под деревьями.
"Наверное, от Марыси, но кто?" — размышляла
Вдруг она заметила еще одну фигуру — это с другого конца деревни пробирался куда-то работник мельника.
"Должно быть, из корчмы, от Магды! Как волки, бродят по ночам! Что делается, Господи!" — вздохнула Ганка, но и ее неожиданно охватила какая-то истома. Она несколько раз блаженно потянулась… Впрочем, холодная вода быстро отрезвила ее, и она запела тихим, заунывным голосом:
Как встанут утренние зори…Песня летела низко по росе, растворяясь в розовом сиянии утра.
В деревне уже открывались окна, стучали деревянные башмаки, слышались голоса.
Ганка развесила на плетне выстиранное белье и побежала будить своих. Но они так разоспались, что если и поднималась чья-нибудь голова, она тотчас падала опять на подушку.
Ганка не на шутку разозлилась, когда Петрик крикнул ей:
— Рано еще, ну вас! До солнца буду спать! — и не тронулся с места.
Дети хныкали, а Юзька жалобно просила:
— Еще чуточку, Гануся! Да ведь я совсем недавно легла.
Ганка уняла детей, выгнала птицу из хлевов и, подождав еще немного, уже перед самым восходом, когда небо все пылало и заря румянила озеро, подняла такой шум, что пришлось всем вскочить с постели. Она с места в карьер обрушилась на заспанною Витека, который слонялся по двору, терся об углы и почесывался.
— Вот как дам тебе чем-нибудь твердым, так живо у меня проснешься! Ты почему, урод этакий, не привязал коров к яслям! Хочешь, чтобы они ночью друг дружке брюхо распороли рогами?
Витек огрызнулся, и она бросилась к нему, но он, конечно, ждать не стал и, к счастью для себя, успел удрать. Тогда Ганка зашла в конюшню и принялась за Петрика:
— Лошади стучат зубами о пустые ясли, а ты валяешься до солнца!
— Кричите, как сорока к дождю! На всю деревню слышно!
— И пусть слышат! Пусть знают все, какой ты бездельник, дармоед! Погоди, вот вернется хозяин, он тебе задаст!
— Юзька! — кричала она через минуту уже в другом конце двора. — У Красотки вымя твердое, так ты сильнее тяни, не то опять только половину молока выдоишь! Да поторопись, на деревне уже гонят коров! Витек! Бери завтрак и выгоняй стадо! Да смотри — потеряешь овец, как вчера, так я с тобой расправлюсь!
Так распоряжалась она и сама вертелась волчком: насыпала курам зерна,
— Вычисти хлев! Коровам ночью жарко от навоза, да и пачкаются они, как свиньи!
Как только солнце взошло и оглядело мир своим красным пламенным оком, начали сходиться коморницы, отрабатывавшие Ганке за землю, которую она отвела им под лен и картофель.
Ганка велела Юзе чистить картошку, покормила грудью малыша и, повязав голову платком, сказала:
— Смотри тут за всем! А если вернется Антек, дай мне знать на капустное поле. Пойдемте, бабы, пока роса и прохладно, надо окучивать капусту, а после завтрака возьмемся за вчерашнюю работу.
Она повела их за мельницу, на заливные луга и торфяники, еще седые от росы и оседающего тумана. Торфяная земля скользила под ногами, как мокрый ремень, а местами была такая вязкая, что приходилось обходить кругом.
В бороздах, глубоких, как канавы, стояла вода, покрытая зеленой ряской.
На капустных полях не было еще никого, только чайки кружили над грядами да бродили аисты, усердно охотясь на лягушек. Пахло болотом и осокой, которая густо росла по краям старых торфяных ям.
— Славное утро, да, кажись, жара опять будет, — сказала одна из женщин.
— Хорошо еще, что ветерок прохладный.
— Это потому, что рано. А попозже он хуже солнца сушит.
— Давно не бывало такого сухого лета! — говорили женщины, принимаясь за работу на высоких капустных грядах.
— Смотри, как выросла, уже и головки кое-где завязываются!
— Только бы червь ее не обглодал! В засуху он может появиться.
— Может. В Воле уже всю поел!
— А в Модлице капуста вся засохла, пришлось наново сажать.
Так они переговаривались, разрыхляя землю мотыгами. Капуста на грядах поднялась уже высоко, но сильно заросла сорными травами. Молочай доходил до колен, одуванчики и даже чертополох разрослись густо, как лес.
— И отчего это лучше всего растет то, чего люди не сеют и чего им не надо? — заметила одна из работниц, отряхивая землю с какого-то вырванного кустика сорной травы.
— Как и всякий грех! Греха тоже никто не сеет, а на свете его не оберешься.
— Эх, милые вы мои, грех с человеком родится, с ним и умирает! Недаром говорят: "Где грех, там и смех". А еще так: "Кабы не грех, и человеку бы давно конец". Видно, и грех и сорная трава на что-нибудь да нужны, коли их Бог сотворил! — философствовала Ягустинка.