Мужики
Шрифт:
— Набей ее соломой, приделай новый хвост да на ярмарку сведи, авось кто купит, вместо коровы, потому что в лошади она уже не годится! — пошутил Михал.
И вдруг все захохотали: лошадь вырвалась, побежала к озеру и, не обращая внимания на мольбы и угрозы Янкеля, преспокойно вошла в воду.
— Вот так затейница! Должно быть, у цыган куплена!
— Поставьте ей ведро водки, тогда, может, и выйдет на берег! — смеялась жена органиста, которая стерегла выводок утят.
Похожие на желтенькие шарики, утята плавали в озере, а на берегу
— Славные утятки, это, наверное, те, что у Козловой куплены? — спросила Ганка.
— Да. И все убегают к озеру. Ути, ути, ути! — звала она, бросая им для приманки горстями пшено. Но утята поплыли к другому берегу, и она побежала за ними.
— Скорее идите, бабы! — торопил кузнец.
Когда пришли в избу и Ганка стала готовить завтрак, Михал опять начал обыскивать и комнаты и двор, не забыл даже картофельные ямы, так что Ганка, не выдержав, сказала:
— Боишься, не пропало ли что?
— Не люблю покупать кота в мешке!
— Да ты лучше меня тут все знаешь! — съязвила она, разливая кофе по кружкам. — Доминикова, Ягуся! Идите к нам! — крикнула она на другую половину.
Сели за стол и принялись за кофе с хлебом.
Все молчали, никто не решался первый начать предстоящий разговор о наследстве. Ганка тоже была как-то необычайно сдержанна. Она усердно всех угощала, подливая кофе, но в то же время не спускала глаз с кузнеца, а тот ерзал на месте, шнырял глазами по комнате и все откашливался. Ягуся сидела хмурая и часто вздыхала, глаза у нее влажно блестели, как будто она недавно плакала. А Доминикова нахохлилась, как курица, и все что-то шептала дочери. Одна лишь Юзька, как всегда, трещала без умолку, возясь с горшками, в которых варилась картошка.
Всех тяготило затянувшееся молчание, и, наконец, кузнец первый начал:
— Ну, как же делиться будем? — Ганка вздрогнула и, выпрямившись, сказала спокойно, видимо уже заранее хорошо все обдумав:
— Да что ж? Я тут только мужнино добро стерегу и ничего решать не имею права. Вернется Антек, тогда и делитесь.
— Когда еще он вернется! А так оставаться не может.
— И все-таки останется! Могло так быть, пока отец хворал, значит может и до тех пор, пока не вернется Антек.
— Не он один наследник!
— Но он самый старший, значит, ему и хозяином быть после отца!
— Вот еще! У него такие же права, как и у других детей!
— Что ж, может, и к тебе хозяйство перейдет, если так вы с Антеком договоритесь. Ссориться с тобой не стану, тут не мне решать!
— Ягусь! — громко сказала Доминикова. — Напомни же им и про свои права.
— Зачем? Они и сами хорошо помнят.
Ганка вдруг густо покраснела и, отпихнув Лапу, который совался ей под ноги, процедила сквозь зубы:
— Да, обиду хорошо помним!
— Это еще что за разговор! Про шесть моргов надо говорить, что покойник записал на Ягусю, а не про какие-то глупые сплетни!
— Если у вас есть бумага, так никто у вас их не вырвет! — гневно проворчала
— Бумага есть, в волости написана, при свидетелях.
— Все ждут, так и Ягуся может подождать.
— Ясно, приходится подождать. А только то, что у нее здесь свое, она сейчас заберет: корову с теленком, свиней, гусей…
— Все — общее, все будем делить! — резко возразил кузнец.
— Делить! Хотелось бы тебе, да не выйдет! Что она в приданое получила, того никто у нее отнять не может! Уж не хотите ли и юбки ее и перины тоже поделить между собой, а? — Доминикова все больше повышала голос.
— Я в шутку сказал, а вы сразу накидываетесь на человека!
— Ладно!.. Я тебя насквозь вижу!
— Ну, чего попусту болтать? Ганка верно сказала, что надо подождать Антека. А сейчас я должен к помещику бежать, меня там ждут.
Кузнец встал и, заметив тулуп Мацея, висевший в углу на шесте, стал его снимать.
— Он мне в самый раз будет.
— Не тронь, пусть сушится, — остановила его Ганка.
— Ну, так эти сапоги отдай. Одни голенища целы, да и те уж раз подшиты, — сказал кузнец, ловко стаскивая их с шеста.
— Ничего тронуть не дам! Возьмешь что-нибудь, а потом будут говорить, что я половину хозяйства разорила. Сперва опись надо сделать. Пока начальство на все опись не сделает, и кола из плетня взять не позволю!
— Описи еще не было, а отцовская постель уже куда-то пропала!
— Я же тебе объясняла, как дело было. Сразу после его смерти развесили постель на плетне, а ночью кто-то ее стащил. Невозможно было тогда за всем уследить!
— Удивительно, что так сразу и украли…
— Ты что же хочешь сказать? Что я взяла и теперь вру?
— Тише, бабы! Только без ссор! Оставь, Магдуся! Кто украл, тот пусть саван себе из этого полотна сошьет.
— Одна перина весила без малого тридцать фунтов!
— Сказано тебе, заткни глотку! — крикнул кузнец на жену и вызвал Ганку во двор, якобы для того, чтобы посмотреть поросят. Она пошла за ним, но все время была настороже.
— Хочу тебе кое-что сказать.
Она с любопытством ждала, догадываясь, о чем он поведет речь.
— Знаешь, прежде чем придут опись делать, надо как-нибудь вечерком отвести хоть двух коров ко мне. Свинью можно дяде доверить, и все, что только возможно, у людей припрятать… Я тебе укажу, где…О зерне скажешь при описи, что оно давно Янкелю продано, он охотно подтвердит, если ему дать за это с полкорца. Кобылу мельник возьмет, подкормится она на его пастбищах. А добро разное можно попрятать в ямах или во ржи. Советую тебе по дружбе! Все умные люди так делают. Ты работала, как вол, так тебе по справедливости больше и полагается. Ну, и мне из этого дашь кое-что, самую малость, и ничего не бойся, я тебе во всем помогу. Уж я так устрою, чтобы земля за тобой осталась. Только ты меня слушайся, на моих советах никто еще не прогадал… Ну, что скажешь?