Мужская сила. Рассказы американских писателей
Шрифт:
Сэм отшвыривает воскресный отдел. Такие приступы гнева у него нередки. Помимо воли Сэма приводят в ярость редакторская нечестность и невозмутимая, безоблачная картина мира, которая дается в подобных статьях. До чего ж он взбешен, и — взбешен и беспомощен. «Наши поступки, а не наши чувства — вот что творит историю», — думает Сэм, криво усмехаясь. У себя в гостиной он горазд сражаться с ветряными мельницами гигантского, мощного, лицемерного общества; в будни он торчит в редакторской кабинке, в поте лица строчит тексты о космических кораблях, убийствах, женщинах
Я знаю, что сейчас творится с Сэмом. Вот он сидит в кресле, вокруг разбросаны газеты, в них сообщается о военных действиях, убийствах, переговорах, развлечениях — играх реального мира, который никакому уму не объять. Как тут не разочароваться. Не знаешь, с чего начать.
Сегодня Сэм думает, что быть радикалом, пожалуй, не так уж и умно. Мысль, что большинство людей, преуспевших в продажном приобретательском обществе, и сами не могут не быть продажны, так что, если ты не преуспел — что ж, за идеализм приходится платить, — не утешает. Сэма больше не греет горечь от сознания, что ты пострадал за свои убеждения. За такое Сергиус спуска не дает.
Они ухлопали уйму времени на этот вопрос. Сергиус считает, что озабоченность Сэма мировыми вопросами всегда была ложной. К примеру, в процессе анализа они докопались, что Сэм написал ту статью о рабочем так, чтобы неминуемо получить отказ. Сэм — что есть, то есть — ненавидит редакторов, и, прими они его статью, это означало бы, что он ничуть не лучше их, что он — посредственность. А до тех пор, пока его преследуют неудачи, ему позволительно переоценивать меру своих возможностей. Следовательно, Сэм — не реалист. Умом он отвергает мир, и это позволяет ему бежать от слишком уж бьющей в глаза яви.
Сэм затевает спор с Сергиусом, но переспорить того трудно. Сэм скажет:
— А что, если вы насмехаетесь над радикалами, потому что куда удобнее пренебрегать их идеями? Стоит увлечься, и, глядишь, в вашей жизни произойдут нежелательные перемены?
— Почему, — возразит Сергиус, — вам непременно нужно считать меня буржуа, заинтересованным исключительно в своем благополучии?
— Как я могу обсуждать подобные вопросы, если, по-вашему, мои соображения — проявление невроза, ваши же — беспристрастные медицинские рекомендации и ничего более?
— Вам во что бы то ни стало хочется победить меня в споре, — так обычно отвечает Сергиус. — Готовы ли вы признать, что интеллектуальный спор дает вам сознание собственной значимости и потерпеть поражение в споре для вас мучительно?
Влияние Сергиуса на Сэма отрицать не приходится. У Сэма уже появились мысли, которые несколько лет назад были бы для него неприемлемы. К примеру, сейчас Сэм думает, что, наверное, лучше бы жить как рабочий, жить просто, думать исключительно о еде и о деньгах. Тогда он верил бы, что для счастья надо иметь больше денег, материальных благ и меньше забот. А что, не так уж и плохо, размышляет Сэм, верить, что в твоих бедах виноват не ты, а твой начальник, мир или невезенье.
Сэм нередко предается таким мечтам среди дня. Ему приятно думать, что он мог бы прожить жизнь иначе: множество самых разных занятий представляются ему более предпочтительными. Почему ему хотелось бы жить, как чиновник, легко понять: у чиновника есть власть, есть право руководить, но в действительности по тем же соображениям Сэм предпочел бы вести богемный образ жизни — поселиться на нетопленом чердаке, перебиваться изо дня в день с петельки на пуговку. А один раз, прочтя какую-то статью, Сэму даже захотелось стать священником. Минут примерно десять ему казалось, что нет ничего прекраснее, чем посвятить жизнь Богу. Такие фантазии, как мне известно, вовсе не редкость. Просто я лучше Сэма знаю, насколько он на самом деле серьезен, насколько прихотливо и детально его воображение.
Звонит телефон. Сэм слышит, как Элинор кричит, чтобы он взял трубку. Сэм встряхивается, подносит трубку к уху. Звонит их старый друг Марвин Росман, у него неожиданная просьба. Разговор продолжается минут десять, Сэм поеживается. Уже готовясь повесить трубку, он вдруг смеется.
— А что, мы застоялись, почему бы не взбодриться, — говорит он.
Под конец их разговора в комнату входит Элинор.
— О чем речь? — спрашивает она.
Сэм явно чуточку взбудоражен. Стоит ему притвориться, что ничего не происходит, как Элинор тут же смекает, что дело нечисто.
— Видишь ли, Марвин купил порнографический фильм, — с заминкой говорит он.
— У кого? — спрашивает Элинор.
— Он сказал, вроде как у старого воздыхателя Луизы.
Элинор смеется:
— Чтобы у Луизы был старый воздыхатель — вообразить такого не могу.
— Никогда не знаешь, чего ждать от людей, — кротко ответствует Сэм.
— Послушай, а почему он именно нам позвонил? — огорошивает его Элинор.
— Да из-за нашего проектора.
— Ему нужен наш проектор, чтобы посмотреть фильм?
— Ну да. — Сэм колеблется. — Я пригласил их к нам.
— А тебе не приходило в голову, что мне захочется провести воскресенье иначе? — осаживает его Элинор.
— У нас же не было никаких планов, — мямлит Сэм.
Подобно большинству мужчин, он, когда речь идет о порнографии, взял за правило держаться независимо.
— Я тебе вот что скажу: меня разбирает любопытство. Ты же знаешь, я не видел ни одного порнофильма.
— Раз в жизни надо все попробовать, так надо тебя понимать?
— Что-то вроде того.
Сэм старается не показать, как он возбудился. По правде говоря — исключения он не составляет, — порнография его притягивает. Интерес к ней у него не такой уж и сильный, но лишь из-за отсутствия возможностей, а не по какой-либо другой причине. Раз-два Сэму довелось купить набор откровенных фотографий, какие продают в третьеразрядных книжных магазинчиках, дома он, виноватясь, засунул их куда подальше.
— Глупость какая-то, — говорит Элинор. — Ты же сегодня собирался работать.