Мужские игры
Шрифт:
Это точно, Настя этого совсем не хотела. Поэтому решила быстро согласиться, чтобы не развивать опасную тему и не обижать Надежду Ростиславовну.
– Хорошо, мамульчик, я приеду завтра, – покорно сказала она.
– Вот и славно, – тут же успокоилась мать, – я все приготовлю к твоему приходу. Борщ тебе сварить?
– Нет-нет, борщ не надо. И вообще никакого супа не надо.
– А что ты хочешь? Отбивные?
– Ага. И папиных цыплят хочу.
– Ладно, посмотрю, что лучше. В котором часу тебя завтра ждать?
– Не знаю, мама, с моей работой это плохо прогнозируется. Не раньше девяти, я думаю.
Может, это и хорошо, что завтра она поедет к родителям. Ей необходимо разобраться с самой собой, со своим внезапным желанием уйти на другую работу. И лучше отчима ей советчика не найти.
После разговора с матерью Настя переоделась в теплый махровый халат и уселась на кухне, сделав себе нечто вроде бутерброда. Она, конечно, опять забыла купить хлеб, и единственным, что ей удалось найти, была полузасохшая горбушка, которую можно было попытаться привести в чувство при помощи духовки или микроволновой печи. Ветчины в холодильнике оказалось много, а сыра почти совсем не осталось, но если положить на печальную горбушку толстый кусок ветчины, задекорировать сверху жалкими остатками сыра, украсить для цветности несколькими каплями кетчупа и засунуть это неизвестное науке подобие сандвича в микроволновку, то вполне можно приглушить чувство голода.
Обычно она не испытывала необходимости в советчиках, если вопрос касался ее собственной совести. По тонким служебным вопросам она спрашивала совета у Колобка-Гордеева или могла, например, проконсультироваться с генералом Заточным из Главного управления по организованной преступности. Что касается различных логических построений и нюансов поведения людей, то об этом лучше всего было разговаривать с мужем. У Лешки мышление совсем другое, и он часто умеет посмотреть на задачу под совершенно иным углом зрения. А со своей совестью Настя Каменская привыкла разбираться самостоятельно. Правда, ситуация была для нее все-таки необычной, ведь она за все время службы в милиции меняла место работы только один раз, много лет назад, когда ее, никому не известную девчонку-лейтенанта, «открыл» полковник Гордеев, нашел в одном из московских районных управлений и забрал в свой отдел, на Петровку. Тогда ей не нужно было принимать никаких сложных решений, потому что все случилось как в кино: она добросовестно делала свое дело, внося в него элементы творчества и выдумки, над ней смеялись, ее придумок не понимали, о ней рассказывали анекдоты, но она все равно упрямо делала по-своему, и вдруг нашелся человек, которому как раз такая работа и нужна была. Он пришел к ней и сказал: плюнь на все, собирай свои вещи и иди ко мне, все равно здесь тебя никто не оценит, потому что твои способности и мозги здесь никому не нужны, а у меня ты будешь заниматься той самой аналитической работой, которая у тебя лучше всего получается. Разве ей нужно было что-то решать в этой ситуации? Ей нужно было только собрать бумаги и передать дела. Такая удача приходит раз в жизни и, между прочим, далеко не к каждому.
И теперь, сидя в своей маленькой, давно требующей ремонта кухне и медленно пережевывая горячий бутерброд, Настя думала о том, что каждая удача рано или поздно оборачивается неудачей. Ей привалило когда-то необыкновенное везенье: она попала в подчинение к хорошему начальнику, который, во-первых, прекрасно знал ту работу, которую выполняли его подчиненные, и потому мог их учить и помогать им, во-вторых, умел быть мудрым и терпимым руководителем и, в-третьих, считался с природными данными, способностями и склонностями каждого оперативника своего отдела. Он посмеивался над Настиной патологической ленью, ругал за то, что она не занимается спортом и не заботится о своем здоровье, но понимал, что переделывать ее уже поздно, поэтому и загрузил ее аналитической работой на пользу всему отделу. Никогда от нее не требовали дальних поездок, беготни, ночных дежурств и прочих вещей, в которых от Насти было бы мало толку. Она обожала свою работу, готова была не спать неделями и не уходить в отпуск, если надо, но такая счастливая жизнь привела к тому, что к несчастливой жизни она оказалась не готова. У нее нет опыта приспосабливания к новому начальнику, который ей не нравится. Кроме того, этот новый начальник вовсе не намерен, как это делал Гордеев, полностью оставить за ней аналитическую работу, он собирается загружать ее такими же делами, как и всех в отделе, а аналитику рассматривает как приятный довесок, который можно и нужно с нее стребовать в дополнение к основным сыщицким обязанностям.
Может ли она работать так же, как и все остальные? Да, может, эта работа неприятная, тяжелая, но вполне человеческая, и люди занимаются ею не одно столетие. Хочет ли она так работать? Нет. Нет, нет и нет. Она слишком ленива для этого. Она психологически недостаточно закалена для интенсивного ежедневного плавания в море ненависти, горя, отчаяния, злобы и страха. Она… да что там перечислять, не хочет она работать так, как работают другие. Она хочет работать так, как привыкла при Гордееве.
Как же ей поступить? Смириться с тем, что так, как раньше, уже никогда не будет, и открыть новую страницу в своей жизни, в которой все, все, все будет по-другому? Или попробовать найти такое место, где можно будет сохранить привычный стиль работы и при этом делать то, что нужно и важно для других и интересно ей самой. Как поступить? Бросить ребят, с которыми проработала бок о бок больше десяти лет и с которыми ее связывают не только совместными усилиями раскрытые преступления? Или остаться с ними, быть верным другом и мучиться, выполняя работу, которую раньше выполнять не приходилось. Конечно, это не означает, что Анастасия Каменская никогда не работала со свидетелями или не выезжала на осмотр места происшествия. Еще как работала. И очевидцев искала, и установки сама делала, и разложившиеся или расчлененные трупы осматривала, и в разработках участвовала, и с наемными убийцами наедине по нескольку часов проводила. Она все умела и все делала, когда нужно. Но одно дело, когда она приходила к Гордееву и говорила: «Виктор Алексеевич, я придумала вот такой ход… И для этого нужно, чтобы кто-нибудь сделал вот это… А сама я хочу попробовать сделать вот так…» И совсем другое дело, когда Мельник будет ее заставлять делать то, что ОН считает нужным, а не то, что ОНА придумала. Первый месяц совместной работы ясно показал, что к ее идеям начальник относится более чем скептически и категорически отвергает за ней право на попытку, не говоря уж об эксперименте. Зато себя Барин считает истиной в последней инстанции и чуть ли не дельфийским оракулом. С таким не то что не поспоришь, а и мнения своего не выскажешь, если не хочешь нарваться на скандал и публичное оскорбление.
Да, муж ей в этом деле не советчик, ей нужно поговорить с человеком, который хорошо представляет себе оперативную работу и будет понимать, что ее беспокоит и чего она хочет. С Юркой Коротковым ей стыдно обсуждать эту проблему. Она попробовала и поняла, что душевных сил не хватает. А отчим ее поймет, сам всю жизнь в милиции прослужил, четверть века на практической работе, теперь вот кафедрой командует, будущих сыщиков обучает.
Почему-то мысль о необходимости посоветоваться с отчимом тоже казалась ей неприятной, словно она собралась нанести близким людям удар из-за угла. Может быть, ей стыдно и неловко за свое более легкое положение? Собственное жилье есть, и в этом смысле она от ГУВД не зависит. Муж – известный ученый, получающий приглашения из крупных зарубежных университетов, так что от голода их семья не умрет, если начать принимать эти приглашения не раз в год, а постоянно. Детей нет. Родители, слава богу, здоровы. Не жизнь, а одно сплошное непрекращающееся удовольствие. Мало того, она еще пять иностранных языков знает и в качестве переводчика может зарабатывать куда больше, чем в уголовном розыске, так что имеет возможность вообще плюнуть с высокой колокольни на серые милицейские будни и на нового начальника, который ей, видите ли, не нравится, такая вот выискалась у нас принцесса. И при всем этом феерическом благополучии она еще бегает к папочке совета спрашивать. У нее, понимаете ли, папочка, иными словами – мамочкин муж, есть со связями в Министерстве внутренних дел и большим жизненным опытом по части ловли преступников. Так что с родителями нашей принцессе тоже повезло. Такая вот она у нас удачливая, хорошо образованная (а это ей с мамой повезло) и замужем за профессором-академиком (и с мужем повезло).
Она не заметила, как кончился ужасный резиново-жесткий бутерброд, потому что с изумлением прислушивалась сама к себе. Откуда эти мерзкие мысли у нее в голове? Неужели кто-то из сослуживцев может так сказать про нее? Да нет же, она никогда не давала повода, не прибегала к помощи отчима, не пыталась решить с его помощью свои служебные проблемы. Да и проблем-то таких не было, а если что и случалось, так на это всегда был любимый начальник Виктор Алексеевич Гордеев. И разве она хоть когда-нибудь выказывала высокомерие или снобизм в связи с тем, что, в отличие от своих коллег, знает не только юриспруденцию, но и математику, и иностранные языки? Нет, не было такого, не выказывала она этих чувств, просто потому, что им нет места в ее душе. Откуда же взялся этот отвратительный ехидный голосок, нашептывающий ей в ухо гадкие слова о ней самой? Господи, что же это с ней происходит?
Почему-то отчаянно захотелось поговорить с Лешей. И, словно откликаясь, тут же зазвенел телефон.
– Что у тебя стряслось? – спросил муж вместо приветствия.
– А… – Она растерялась и даже не сразу пришла в себя. – Как ты догадался? То есть я хотела сказать, с чего ты взял?
– Аська, врать будешь кому-нибудь другому. Так что случилось?
– Лешик, я расскажу, честное слово, но объясни, как ты догадался. Я же умру от любопытства.
– Элементарно, Ватсон, – засмеялся Чистяков. – Я только что разговаривал со своей любимой тещей, и она тебя сдала со всеми потрохами, сказала, что голос у тебя усталый и вроде как бы убитый. А поскольку я знаю тебя и знаю, что в разговорах с родителями ты стараешься быть бодрой и веселой и ничего эдакого им не демонстрировать, то сразу понял, что раз уж теща что-то такое услышала, значит, ты совсем развалилась. И попробуй теперь скажи, что я не прав.
– Ты прав, – вздохнула Настя. – У меня отвратительное настроение. Настолько отвратительное, что я даже не сумела скрыть это от мамы.
– В связи с чем? Тебя кто-то обидел?
– Я сама себя обидела. Дура я, и бить меня некому.
– Это правильно, но неконструктивно. Хочешь, дам телефон моего коллеги, он живет неподалеку и по твоей просьбе может прийти и выпороть тебя.
– Ничего себе конструктивность! – Настя развеселилась. – Лучше сделай меня умной.
– Бесполезно, ты уже старая для таких экспериментов. Что есть – то есть, придется жить с глупой. Так каким же образом твоя глупость испортила тебе настроение?
– Леш, я сейчас скажу, но дай слово, что не будешь ругаться и переживать. Это не повод для волнения.
– Ну, говори.
– Я думаю о том, чтобы уйти с работы.
– Совсем? И сидеть дома?
– Нет, что ты, уйти из отдела. Я не могу работать с новым начальником.
– Ах, вот оно что… – протянул Чистяков. – Ну ничего, это нормально. Перебесишься. До моего приезда потерпишь, или тебе горит?
– Сама не знаю. Лешенька, я ничего не знаю, у меня в душе такая смута, что я, кажется, даже придумать ничего толкового не могу.