Мужской день
Шрифт:
И тогда я решил, что обязательно напишу о нем. Что расскажу о нем для своих детей.
И вот что интересно – я писал, писал о папе, но ничего у меня не получалось. Выходило все как-то мутно и надрывно. А вот когда родился мой первый сын Митька, я, как-то сидя с ним на даче, вдруг написал первый рассказ, потом второй. И понял, что писать отдельно о папе у
А потом должен был появиться на свет мой второй сын Санька, и я уже окончательно осознал себя папой, да и лет мне уже было немало, двадцать девять, и мы были в Юрмале, Ася ходила с большим животом по мокрым от снега улицам, а я сидел в странном треугольном доме на кухне и писал, писал, писал эти маленькие рассказы. Писал о себе. О маме. О папе. Это были очень счастливые дни.
Тогда я еще не знал, что это будут рассказы о Леве.
Но чем дальше я их писал, тем больше я забывал: что было со мной, а что – с моим братом Мишкой, что мне показалось, а что я услышал от кого-то из ребят во дворе.
Поначалу я не обращал на это внимания. Я по-прежнему считал, что это – правда, которую нужно рассказывать как правду, исключительно честно.
Первую часть рассказов я искренне считал книжкой. Так считали и многие мои друзья. Меня даже приняли в Союз писателей, чем я очень гордился.
Но было у меня такое чувство, что, несмотря на то, что рассказы эти можно печатать, все-таки главная проблема остается – для детей они очень мрачные, а для взрослых слишком детские.
И если честно, в глубине души мне почему-то не хотелось выпускать эту книжку. Почему – я даже и сам не знаю.
А потом прошло еще лет девять-десять, у меня появился новый маленький компьютер, и я... стал опять писать рассказы о своем доме на Пресне, о маме, о папе, о ребятах.
Если честно, сначала я немного испугался. «Это какая-то патология, – подумал я. – Ну что ж я, так всю жизнь и буду писать эти рассказы?»
То ли от того, что с момента написания первой тетрадки прошло много времени, то ли от того, что меня мучила эта мысль о книжке, которую я пишу, пишу и все никак не могу написать – я вдруг ясно понял, что окончательно забыл и перепутал – что было на самом деле, а что мне кто-то рассказал или я придумал. И тогда я решил, что буду писать о Леве. Лева – мой друг, который реально существует в жизни. Но я решил, что пусть он вместо меня гуляет по этой книжке, пусть его родителей, его родственников и знакомых, его друзей зовут как-нибудь по-другому – и может быть, тогда мне удастся снять это странное заклятие и наконец дописать эту книжку.
Можно верить или не верить в мистику, в магию... но так оно все и получилось. Видимо, души людей, которые населяют эти страницы, перестали обижаться на то, что я что-то за них придумал, что-то наврал, что-то взял из другой жизни – и простили меня. Некоторым из них, правда, я так и не поменял имена, просто не смог. Поэтому дядя Юзя и дядя Матвей, да и некоторые другие, путешествуют по книге прямо под своими именами.
* * *
Что же касается мамы и папы...
Не знаю, как отнесется к этим рассказам моя мама. Надеюсь, что хорошо. Она поймет, что кое-что я сочинил. Поймет и простит.
А мой папа, которого в этой книге зовут Симон, сокращенно Сима, пусть простит меня тоже.
* * *
И последнее. Как вы уже поняли, эта книжка писалась безумно долго. Вернее не писалась, а рождалась. Нормальные книжки пишутся месяца за три, ну, в крайнем случае, за год. За тридцать лет можно написать целое собрание сочинений. Поэтому я никогда не относился к этим рассказам, как к профессиональной литературе.
Но странное дело – когда книжка была уже закончена, собрана и названа, а потом напечатана, мне вдруг захотелось продолжать ее дальше. Конечно, я писал ее для себя. Но раз она уже находится у вас в руках... то почему бы и нет?