Музыка случая
Шрифт:
— Значит, чуют свою вину, — отвечал он. — Знают гады, что я их раскусил, вот и не суются.
Однажды после ужина Поцци выпил пять или шесть бутылок пива и довольно прилично надрался. Настроение у него было отвратительное, и он заходил по фургону, бормоча заплетавшимся языком всякий вздор по поводу грязной игры, в которую его втянули. «Я прижучу это дерьмо, — заявил он наконец. — Я их выведу на чистую воду». Не успел Нэш понять, что тот собрался сделать, как Поцци достал из кухонного шкафа фонарь, пошел к двери и быстро исчез в темноте. Пришлось Нэшу вставать с дивана и отправляться следом, крича, чтобы Поцци вернулся.
— Пошел отсюда, пожарник, — отвечал Поцци, и пятно фонаря перед ним плясало в траве во все стороны. — Если эти засранцы сюда не приходят, я сам к ним пойду.
Нэш, которому очень хотелось двинуть ему по физиономии, понял тут, что понятия не имеет, как того остановить. Поцци надрался так, что еле ворочал языком, и убеждать его было бесполезно. Но бить его было жалко. Не драться же с пьяным, отчаявшимся мальчишкой, и потому Нэш решил ничего не предпринимать, а пойти следом, посмотреть, что будет.
Они пошли вдвоем по лесу, освещая путь фонарем. Времени было почти одиннадцать, ночь в тот раз была хмурая, в тучах, безлунная и беззвездная. Нэш все ждал, когда в темноте засветятся окна, но впереди было только темно, и через некоторое время он начал подумывать, что они заблудились. Ему казалось, что идут они слишком долго, и вся их экспедиция с Поцци, который то и дело спотыкался о камни и падал в кусты терновника, выходила довольно бессмысленная. Однако в конце концов они увидели перед собой стриженую лужайку и направились по ней к дому. Было, кажется, не так поздно, чтобы в доме все легли спать, но окна там все были темные. Поцци, шатаясь, подошел к входной двери, позвонил, и звонок опять разразился первыми тактами из бетховенской «Пятой симфонии». Поцци что-то пробормотал себе под нос на этот счет, отнюдь не развеселившись, как это было в первый раз, и стоял ждал, пока им откроют. Но дверь оставалась закрытой, и секунд через пятнадцать — двадцать Поцци позвонил снова.
— Похоже, они уехали, — сказал Нэш.
— Да нет, они там, — сказал Поцци. — Сдрейфили просто.
Но в окнах и после второго звонка оставалось темно, и дверь никто не открыл.
— Хватит, по-моему, — сказал Нэш. — Если хочешь, придем завтра.
— А горничная? — сказал Поцци. — Она-то должна быть на месте. Может, передадим записку?
— Может, она рано ложится. Может, у нее выходной. Я так думаю, что там нет никого.
Поцци в отчаянии пнул в дверь ногой и вдруг принялся ругаться. Звонить в третий раз он не стал, а отошел на дорожку и, повернувшись к пустому дому, глядя в одно из окон верхнего этажа, с яростью заорал.
— Эй, Флауэр! — крикнул он. — Да, да, толстый, я к тебе обращаюсь! Ты подонок, мистер, — тебе об этом известно или нет? Ты и твой хлюпик, оба вы подонки, и вы еще мне заплатите!
Он надрывался так три-четыре минуты, сотрясая воздух бессмысленными ругательствами и угрозами, которые становились все крепче, а голос все чаще прерывался и дрожал. Нэшу стало жалко его до боли, но он ничего не мог сделать, только ждать, когда утихнет приступ гнева. Он стоял в темноте, глядя на мотыльков, слетевшихся на свет фонаря. Где-то вдалеке заухала сова — раз, другой — и замолкла.
— Идем, Джек, — сказал Нэш. — Пошли, пора спать.
Но Поцци еще не выплеснул того, что накопилось.
Собираясь уйти, он наклонился, подобрал с дорожки горсть гравия и швырнул о стену. Гравий в нее стукнулся, как дробь, и за стуком потом, будто эхо, раздался тихий звон разбитого стекла.
— На сегодня хватит, — сказал Нэш. — Достаточно.
Поцци пошел за ним к лесу.
— Козлы, — бубнил он себе под нос. — Этим миром правят одни козлы.
После той ночи Нэш решил уделять Поцци больше внимания. Парнишка был на пределе, а они еще не прожили там и половины срока. Не говоря ни слова, Нэш взял большую часть работы на себя — давал Поцци отдых и тем временем, пока тот сидел, сам загружал и возил коляску, рассудив, что лучше он немного попотеет, зато ситуация останется под контролем. Ему не нужны были новые пьяные взрывы, и не хотелось смотреть и ждать, когда парень сломается. Нэш был вполне в состоянии справляться с дополнительной нагрузкой, и в конечном итоге это для него было проще, чем втолковывать Поцци, что терпение есть добродетель. Через тридцать дней все закончится, говорил он себе, а если его не хватит протерпеть всего тридцать дней, то что же он за мужчина?
Вечером после ужина он больше не брался за книги, предпочитая провести час-другой вместе с Поцци. Вечер был опасным временем, и Нэш боялся оставлять Поцци одного в кухне, наедине с собой и с его безумными мыслями. Теперь по вечерам Нэш был весь в распоряжении Поцци, стараясь, чтобы это выглядело естественно. Если Поцци хотелось сыграть, они играли в карты, если хотелось выпить, Нэш открывал бутылку и пил вместе с ним наравне. Не важно, чем именно они решали заняться, важно было, что теперь они разговаривали. Нэш без конца рассказывал о том, что повидал за последний год, о том, как тушил в Бостоне пожары, расписывая их во всех страшных подробностях, чтобы Поцци, слушая о чужих несчастьях, не думал бы о своем. Какое-то время — по крайней мере, первое — тактика Нэша срабатывала. Поцци стал намного спокойнее, вдруг будто бы даже забыв про Флауэра и Стоуна и очную ставку, но вместо одной навязчивой мысли стали появляться другие. Как правило, Нэш легко уводил разговор из опасного русла — например, если речь заходила о девушках, — но иногда Поцци ставил его в тупик. Он был, в сущности, безобидный, но, когда посреди разговора Поцци вдруг входил в раж и начинал нести полный бред, Нэшу становилось не по себе.
— Все шло так, как я и задумал, — начал как-то однажды Поцци. — Ты ведь помнишь, Джим, помнишь? Все шло как по маслу, лучше не бывает. Я уже почти все из них вынул и готов был к решающей схватке. Эти гады были у меня на крючке. Еще немного, и они бы у меня подняли лапки — я это шкурой чувствовал. Я всегда этого жду. Как будто во мне что-то включается, и внутри будто все вибрирует. Когда оно появляется — значит, все путем, все в порядке, я выиграю. Ты меня слушаешь, Джим? До той ночи оно меня еще ни разу не подвело, ни разу.
— Все когда-то бывает впервые, — сказал Нэш, не понимая, к чему Поцци клонит.
— Да, конечно. Только я все равно поверить не могу. Когда счастье идет тебе в руки, черта с два его остановишь. Хоть весь мир тогда встань на уши. Тогда словно выходишь из тела и все время потом до конца сидишь там будто в сторонке и смотришь, как сам же и творишь чудеса. Это уже будто даже и не ты. Все происходит само собой, даже думать почти не нужно, и потому уже не ошибиться.
— Джек, все это до поры до времени хорошо — согласен. Но потом когда-нибудь оно оборачивается против тебя. Вот бывает такое, ничего не поделаешь. Это как в бейсболе — восемь иннингов вроде выигрываешь, а под конец девятого бьешь, а твой мяч ловят. Команда слетает с круга, и, может быть, кто-то и скажет, что тот, кто бил, тот и виноват. Но это не означает, что он плохой игрок.
— Нет, ты меня не слушаешь. Я тебе как раз и толкую, что это не про меня. Мне тогда поймать этот ваш гребаный мячик все равно что арбуз — все само летит в руки. Мне тогда нужно всего лишь только встать и ждать, и победа в кармане.
— Ну хорошо, мяч ты поймал, хорошо. Но потом твоя очередь, и пусть бросил ты даже лучше всех, но представь себе — их центральный делает невероятный прыжок и его ловит. Да, это невероятно, да, так не бывает. Но он же его поймал, и нет смысла винить подающего за то, что он будто бы мог бросить еще лучше, а не бросил. Вот я о чем, Джек. Ты тоже отлично сыграл, но мы все равно проиграли. Ничего, в истории человечества случались вещи и похуже. И хватит об этом думать, не стоит оно того.