Музыка в камне
Шрифт:
Косвенным следствием таких грабительских походов стал новый виток строительства английских замков, правда, не для обороны, а для комфортного проживания. Иногда использовались средства, полученные честным путем — в результате богатого выкупа за знатного пленника. Впрочем, в самой погоне за выкупом было что-то неблагородное, не случайно среди нажившихся на поле боя было много вчерашних джентри, по богатству ничуть не уступающих родовой аристократии.
Пока шла война, в парламенте наметилось разделение. Мелкие землевладельцы и горожане выделились в палату общин, занявшуюся составлением петиций королю. Вернувшись из Франции за новыми деньгами, Эдуард вдруг обнаружил, что теперь он должен согласовывать все налоги и сборы с нижестоящей инстанцией. Однако он быстро утешился,
Лорды так не считали. Для английских и французских баронов большое значение имела сословная солидарность, не вписывающаяся в национально-государственные рамки. Рыцарская честь, вассальная присяга, пусть и формальная, пока еще не утратили своей ценности. Несмотря на материальные интересы, война во Франции оставалась для рыцарства красивой игрой, тогда как для простолюдинов она давно превратилась в бойню.
Росло недовольство римской Церковью. Ее обширные угодья мозолили глаза и феодалам, и йоменам. А тут еще апостольский престол, «плененный» французскими королями, переместился в Авиньон. Привыкшие сверять доходы с расходами английские патриоты быстро уразумели, куца направятся папские денежки. Под их побуждения подвел идейную базу достопочтенный Джон Уиклиф, задолго до Генриха VIII вручивший бразды наместничества английскому королю. Над душами тот, конечно, не властен, но над кошельками — вполне! Ведь их содержимое должно удовлетворять народные чаяния, а не обогащать каких-то там заморских попов.
«Черная смерть» унесла жизни трети сельского населения Англии. Многие поместья опустели, земли никто не обрабатывал, но их купля-продажа по-прежнему регулировалась законами Эдуарда I. Возрос спрос на рабочие руки, и члены бывших крестьянских общин чувствовали себя весьма вольготно. Автор «Видения о Петре Пахаре» рассказывает, как рабочие «требовали жарить им только свежее мясо или рыбу», а нанимать их можно было «только за высокую плату», иначе они «станут браниться». На приобретенные средства они могли арендовать бывшие феодальные лены, от чьих владельцев уже не требовалось соблюдения вассальных обязательств. Однако плата за аренду казалась чересчур высокой, к тому же арендаторы все чаще задавались вопросом:
Когда Адам пахал, а Ева пряла, Кто тогда был дворянином?Крестьянское восстание 1381 г. в Англии, подобно Жакерии во Франции, не являлось движением обедневших слоев населения, как писали советские учебники. Напротив, по справедливому замечанию Фруассара, оно «было вызвано праздностью и достатком, в которых жил простой народ Англии». Недаром эпицентром бунта стал Кент — наиболее благополучное графство, где репрессиям подверглись в первую очередь братия аббатства Леснес и архиепископ Кентерберийский.
Восставшие потребовали от юного Ричарда II (1367–1400), сына Черного Принца, уравнять их в правах на землю с баронами и священнослужителями. Интересами первых Корона не могла пренебречь, а вот Церковью охотно пожертвовала. Разогнав вооруженную толпу Уота Тайлера, в январе 1382 г. парламент и король даровали амнистию бунтовщикам, направив их внимание на передел церковной собственности. Дядя Ричарда, Джон Гонт, неспроста вздыхал над доктринами Уиклифа. Возбужденные ими лолларды получили отпор и ушли в подполье, но их триумф был не за горами.
Постепенно назревал конфликт между Ричардом II и лордами-апеллянтами. В реальности Ричард опирался на королевских судей, а в своем болезненном воображении — на неорганизованные толпы, чьим «вождем» провозгласил себя. А лорды уповали на столь полюбившийся им парламент, «безжалостность» которого гарантировала монаршее послушание. При короле-рыцаре, короле-полководце эти взаимные претензии отходили на второй план. Но слушаться капризного мальчишку, позорно миролюбиво настроенного в отношении французов, никто не собирался.
В 1397 г. Ричард расправился с оппозицией, неожиданно найдя поддержку у самих лордов, которым понравилась его решительность и смелость. Однако, будучи психически неуравновешенным человеком, Ричард не смог на этом остановиться. Его дальнейшая политика задевала интересы джентри и торговых классов, опасавшихся прямого союза короля и черни. Смещение Ричарда II Генрихом Болингброком породило опасный прецедент. Король не оставил потомка мужского пола, а наследником объявили человека, не имеющего предпочтительных прав на престол. Можно, правда, вспомнить о предполагаемом убийстве Эдуарда II Роджером Мортимером. Но оно не таило в себе династической нестабильности, ведь никто не отнимал у сына Эдуарда корону.
Палата общин продолжала извлекать выгоды из конфликта между лордами. Парламентарии заставили нового короля Генриха IV (1367–1413) дожидаться своего коллективного решения, следили за расходом выделенных средств и требовали отчетов от королевской администрации. И Генрих вынужден был смириться, поскольку не чувствовал поддержки со стороны родовой знати, озабоченной династическими проблемами. Особенно грустно узнавать о нелюбках между Генрихом IV и семьей Перси, наследниками лучших феодальных традиций, которые из преданности престолу в течение нескольких лет защищали северную границу от шотландцев, не получая никакой военной помощи и фактически за свой счет. Ланкастер не смог оплатить их расходы: прижимистый парламент не собирался раскошеливаться из-за провинциальных северных графов.
Тем не менее его сын Генрих V (1387–1422) в 1420 г. сумел добиться признания себя наследником трона Валуа, и Англия достигла пика своей европейской политики. Отныне ее влияние в Европе будет только падать вплоть до жалкой роли регулятора «равновесия». Никакие колониальные богатства не смогут затмить славы империи норманнов и Плантагенетов, которая возродилась на краткий миг головокружительного правления Генриха.
Французские историки всячески стараются умалить значимость его побед, испытывая по отношению к Генриху тот же комплекс неполноценности, что и англичане по отношению к Вильгельму Завоевателю. Но только французов понять можно. Государство, созданное норманнами, не имело национальных границ, оно не было ни французским, ни английским. А Генрих победил благодаря мобилизации всех национальных ресурсов. Его поддержали обе палаты парламента. Лордам импонировала его смелость и находчивость, горожанам — его прагматизм, святошам — его показная религиозность, черни — его щедрость и снисходительность. Он первым из королей использовал в своих письмах и посланиях английский язык [16] . Он первым заговорил о достоинствах английского оружия. И он первым нарушил рыцарский кодекс чести. Необходимая английскому народу победа должна быть достигнута любой ценой: так рассуждал Генрих, когда при Азенкуре (25 октября 1415 г.) отдал приказ перебить знатных пленников.
16
Король удостоился особой похвалы за «возвышение английского языка» от… лондонских пивоваров.
Во всем этом заключалась не сила, а слабость его империи — колосса на глиняных ногах, которого свалила простая крестьянская девушка. Национализм Жанны д’Арк всего лишь реакция на национализм Генриха V. Последние приверженцы внутрисословного единства во Франции, вроде Филиппа Бургундского, были по ставлены перед необходимостью выбирать — или с народом, или против него.
Войну Алой и Белой розы часто называют последним всплеском феодализма. Но даже самая разгульная феодальная вольница не приводила к столь печальным последствиям — фактической гибели государственной элиты. Для феодалов война была увлекательным занятием, где победителя ждала награда — воинские почести, новые земли. В XV в. в Англии шла борьба за национальное лидерство, вот почему она получилась столь кровавой. Поражения во Франции заставили устыдиться всех — от йомена до рыцаря. И каждый жаждал реванша. И каждый мнил себя спасителем отечества при слабом, никчемном монархе, коим являлся Генрих VI (1421–1471).