My December

Девушка стояла и просто смотрела на удаляющуюся фигуру. На плащ, который развевался за ней. На черные туфли, которые мелькали, пока он поднимался по ступенькам. На платиновые волосы, которые подлетали при беге.

— Драко… — вырвалось у нее.

Что случилось? Что вообще, к черту, происходит?

Ее сердце бешено стучало, отдавая пульсацией в голове. Ноги еле держали, а руки дрожали, липкий холод прошелся по спине. Вдруг что-то скрипнуло позади, и Гермиона подскочила на месте. Как же страшно было находиться одной в огромном

замке, когда остальные ученики уже расположились на уютных диванах в своих гостиных.

Только сейчас Гермиона поняла, насколько спокойнее ей было с Малфоем. Пусть они и терпеть не могли друг друга, но само ощущение того, что ты не один, гораздо приятнее чем то, что она испытывала сейчас.

Так, Гермиона, успокойся. Не первый раз остаешься сама в пустынных коридорах. Она протяжно вздохнула, раздумывая, что теперь делать: как-никак их поставили в пару дежурить по школе, и в первый же день все пошло наперекосяк; и это если не учитывать тот факт, что на первое собрание старост она просто забыла прийти, от усталости завалившись спать по приезду в Хогвартс.

Ее взгляд наткнулся на белый пергамент, лежащий у неё под ногами. Нахмурившись, она сказала себе под нос:

— Драко. Драко, ты оставил…

Гермиона подняла взгляд на лестницу, где уже никого не было. Он не оставил, он выронил маленький листочек, на котором мелким шрифтом красовался текст, а внизу стояла фамильная печать.

Прочесть? Читать ли Гермионе это наверняка кошмарное письмо, если оно так испугало Драко и заставило его забыть обо всем, понестись куда-то?

Конечно, ей было интересно. Было до невозможности интересно узнать, что же кроется за этим неаккуратным почерком.

Если Гермиона осмелится сделать это — прочитать, — то нарушит “личное пространство” Драко, потому что этот текст был адресован ему и никому другому. Только Малфой мог прочитать послание, а не какая-то девчушка, оказавшаяся рядом. Но, если посмотреть с другой стороны, он сам виноват. Не Грейнджер же схватила и забрала личную вещь, а Драко потерял, проявил неосторожность. И это его проблема, что кто-то может узнать тайну семьи.

Будто бы он сам не прочел его, оказавшись на месте Гермионы.

Проблема было в том, что Гермиона это понимала прекрасно, но уже наклонилась за белым листом. Взгляд уже пробежал по строчкам. И ее сердце сжалось от жалости.

“Драко, сегодня приходил доктор Дилариус, у него печальные вести. У Нарциссы вовсе не грипп, как мы думали. Ее кто-то отравил… Это сильный яд, противоядия нет. Я постараюсь сделать все, чтобы продлить твоей матери жизнь.

Я договорюсь с Дамблдором, чтобы при первой же возможности тебя отпустили домой хотя бы на день. Добираться домой придется не со мной, ты понимаешь. Покинуть мать в таком состоянии я не могу. Ни при каких условиях не распространяйся об этом, понял? Министерство не должно влезать в дела нашей семьи. Письмо лучше сжечь. Мы выясним, кто стоит

за этим, и он заплатит самую высокую цену.

Береги себя, Драко.

Отец”.

Девушка облокотилась о холодную стену, прижав дрожащую руку ко лбу. Нарциссу отравили? Как такая семья, как Малфои, могла пропустить этот момент? Не узнать, что есть заговор, есть предатель.

Безусловно, ей стало жаль Малфоя. Первый раз в жизни она готова была понять его и, быть может, поддержать, будь он сейчас рядом. Судя по письму, Нарциссе осталось жить недолго. Как это — остаться без матери в столь юном возрасте?

Драко еще был обычным ребенком. И это вдвойне тяжелее для него.

Гермиона чувствовала, как пульсирует кровь в её висках. Как же она жалела, что прочла эти строки. Что вообще оказалась в этом месте в это время. Она не должна была видеть это. Это чужая тайна, чужая трагедия. Как же плохо с ней играет ее любопытство иногда.

Что сделает Малфой, когда догадается, что она все знает? Он ведь рано или поздно об этом узнает, потому что Гермиона не умеет врать. А еще не сможет смотреть на него без сожаления. Как бы там ни было, кем бы Драко ни был, он не заслуживал потери мамы.

Пусть она всегда мечтала увидеть страдания младшего Малфоя, но… не такие.

Она отклонилась от стены, еще раз посмотрев по сторонам, чтобы убедиться, что никто не видел, как она читала чужое письмо.

Нарцисса больна, неизлечимо больна.

“Сожги письмо”.

Гермиону одолела обида и грусть за Нарциссу, которая могла и не делать ничего плохого в жизни. А что, если бы на месте Малфой оказалась ее мать?

Гермиона судорожно выдохнула, убирая ужасные картинки, где ее мать больна, из головы.

Сжечь письмо.

Она достала палочку, прожигая взглядом страницу. Уничтожая того, кто сделал это.

Девушка никогда не встречалась с Нарциссой Малфой и не могла что-либо знать о ней. Если Люциуса Гермиона ненавидела, как и его сыночка, то о миссис Малфой сказать ничего не могла.

А что, если бы такая ситуация произошла с кем-то из членов ее семьи? Ведь никто не защищен от завистников и их дурных мыслей.

Девушка даже представить боялась, что делала бы, случись с кем-то из ее семьи что-то настолько же ужасное. Когда ты сам не можешь ничего поделать и остается надеяться на лекарей, которые, может быть, смогут помочь, найти противоядие.

Нет, она не прониклась горем семьи Малфоев, не собиралась сочувствовать Люциусу. Никак и никогда. Просто на одну долю секунды она задумалась о том, что будет, если с ее мамой случится подобное. Пусть отравлять ее некому, она человек порядочный, но есть же болезни, которые создал не человек. Сколько же их – тех, что неизлечимы? Тех, от которых каждый день умирают тысячи людей?

Сжав палочку тонкими пальцами, она направила ее на лист бумаги.

— Incendio! – почти шепотом произнесла Гермиона.