Мы идем на Кубу

Коржиков Виталий Титович

Я открыл иллюминатор. В каюту сразу же влетели брызги и хлынул свежий пахучий воздух.

Вдруг раздался стук и осторожно приоткрылась дверь. Сначала в каюту просунулась рука с дымящейся сигарой, потом показалась голова с усиками, и, наконец, на пороге появился толстый грузчик, тот самый, что требовал значок для своего друга.

– Буэнос, амигос! Здравствуйте, друзья!

Он бросил у дверей мокрое сомбреро, шагнул в каюту и протянул руку мне и Рослому, который отдыхал на своей койке.

За иллюминатором грохнуло. Толстяк надул щёки,

затряс головой и выкрикнул какое-то рокочущее слово, наверное "гром". Затем обвёл глазами каюту, подошёл к белой стенке-переборке и ткнул в неё пальцем:

– Эстэ эс бланко!

Что это он? Не нравится ему, что ли? Толстяк подошёл к чёрному столу и хлопнул по нему ладонью так, что он чуть не треснул:

– Эстэ эс негро!

Чего он в самом деле хочет? Но толстяк всё никак не мог успокоиться. Он подошёл к книжной полке, вытащил том Маршака в красном переплёте и сунул мне под самый нос.

– Эстэ эс рохо!
– Он весело выпучил глаза и спросил: - Компрендо?

Я замотал головой:

– Но компрендо!

Тогда толстяк ударил себя кулаком в груды

– Я - Франциско! Компрендо?

– Да!
– кивнул я.
– Компрендо. Ты - Франциско! Толстяк обрадовался, выкатил глаза и показал на них пальцами:

– Охос! Комирендо?

– Компрендо. Глаза!

Франциско схватил себя за коричневые уши так, что они чуть не оторвались... Всё понятно! Глаза, уши. Он вдруг успокоился, хитро уставился на меня и, показывая на мои глаза, спросил:

– Это?

– Охос!

– Это?
– Он показал на нос.

– Парис!
– сказал я.

Франциско снова схватил том Маршака, захлопал красной обложкой.

– Эстэ рохо!
– Он показал на свои красные губы.
– И эстэ рохо, высунул язык, - эстэ рохо! Компрендо?

– Компрендо! Рохо - красное!
– выпалил я и показал на красную майку Рослого.
– И эстэ рохо!

Тут Франциско вдруг подскочил, как футбольный мяч, выбежал за дверь, и через минуту его голос уже гудел на палубе. Он что-то рассказывал, выпучив глаза, показывая на меня пальцем, а грузчики иронически улыбались: "Неправда!" Тогда Франциско прибежал в каюту, схватил меня за руку и потащил на палубу. Грузчики окружили нас. Франциско поискал вокруг себя,что бы мне показать. Потом ткнул на небо:

– Эстэ?

– Бланко!
– выпалил я наугад.

Он показал на красный флаг на мачте.

– Рохо, - сказал я. Это я знал.

– Эстэ?
– показал он на свои глаза.

– Охос.

Кубинцы изумлённо закачали головами, а Франциско хлопнул меня по плечу.

– Профессор! Гранд профессор!

Я засмеялся и хлопнул по плечу его.

– Это ты профессор. Ты меня учил.

Он выкатил могучую грудь, важно похлопал себя по ней и произнёс целую речь, из которой я понял, что он учитель, учит ниньос - маленьких детей, а летом помогает разгружать суда. И он сделал движение, словно взвалил на спину доску. Ведь из этих досок будут строить для его ниньос школы!

–

И я - ниньо?
– засмеялся я.

– Но, ту - профессор! Ту гранд профессор! Тебя надо наградить.

Тут Франциско схватился за голову, вспомнил про сомбреро, и мы снова пошли в каюту.

– Ты кушал пинью?
– спросил меня Франциско.

– Нет, - ответил я.
– Что за пинья?

Франциско довольно зажмурился, взял сомбреро и сказал:

– До завтра!

Полночи я простоял на вахте. А утром, едва проснулся, уловил ароматный, сочный запах.

– Твой кореш приходил, пинью принёс, - ухмыльнулся Рослый.

Я вскочил. На столе лежал свёрток. А из него, похожий на громадную кедровую шишку, выглядывал ананас. Сверху торчал зелёный чубчик острых листьев. Ананас-то я пробовал! Только не знал, что по-кубински он называется "пинья".

Вскоре в каюте появился Франциско. Он вытащил из кармана громадный нож, отсек одним взмахом чубчик, потом разрезал пинью на куски, выбрал самый большой и протянул мне. И мы принялись уписывать награду за мои профессорские успехи в учёбе.

КУДА ЕДЕТ НАШ ЛЕС

– В выходной посмотрите, куда едет ваш лес, посмотрите всю Гавану! сказал нам Франциско и в воскресенье появился на пароходе в новой белой рубашке, в узких длинных туфлях.

Мы с Рослым надели белые костюмы. Франциско оглядел нас и хлопнул в ладоши:

– Муй, буэнос! Молодцы, ребята!

Мы спустились на причал. Франциско поговорил с шофёром, возившим из порта лес, мы взобрались на машину с досками и помчались вдоль набережной.

Справа ветерком дышал на нас океан. От горизонта к берегу катились белые лёгкие барашки. Слева до самого неба, сверкая окнами, поднимались небоскрёбы. Франциско обнимал нас за плечи и что-то напевал.

Мы проехали сквозь длинный тоннель, промчались мимо зенитной батареи и затормозили у красивого городка. Хорош городок! Дома, как разноцветные кубики, чистые дорожки, цветы и много всякой зелени. А посреди квартала большой двухэтажный дом.

– Моя новая школа!
– сказал Франциско.

Только мы спрыгнули с машины, как сразу нас окружила толпа смуглых ребятишек.

– Руссо, руссо!
– кричали они, хватая нас за руки, но Франциско потянул нас в школу. Он застучал каблуками по лестнице, побежал по коридору, распахивая дверь за дверью. Настоящий парад дверей устроил.

Заглянули мы в один класс, а там ребятишки снуют, садятся за новенькие столы, вертятся, каждый сучок разглядывают.

– Всем места хватит, - успокаивает их Франциско.
– Всем.

Столы и скамейки пахли лесом - нашим, дальневосточным. Погладили мы столы, помахали ребятам и пошли вниз.

Вышли из школы, обошли её вокруг, видим - штабеля досок поднимаются.

Рослый мне говорит:

– Покажем им, на что ещё наш лес годится!

Взяли доску покрепче, положили её поперёк других, уселись по краям и давай качаться. Отталкиваемся, вверх подлетаем. А Рослый кричит: