Мы искали друг друга
Шрифт:
Саша смыла у мамы с головы и лица кровь. С облегчением убедилась, что все не так страшно, как казалось на первый взгляд, правда, была содрана кожа на лбу и синяк на пол-лица. Глаз, слава богу, цел (маме показалось, что туда попало стекло), только царапина на верхнем веке. Саша аккуратно обработала ссадины йодом, забинтовала. Пэпс больше мешал советами, нежели помогал, пока Саша не услала его на кухню — сделать чай. Пострадавшую она уложила на диван, дала выпить таблетку от головной боли, заботливо укутала мулечку пледом.
Мама лежала тихо и, казалось, дремала. Вдруг встрепенулась,
— Сумка! У меня сумку отняли. Там деньги…
В памяти неожиданно всплыло лицо погромщика, пацана-таджика лет пятнадцати-шестнадцати, вырывавшего из ее рук сумку, когда она оказалась в самой гуще побоища. Елена Владимировна заплакала от боли и обиды.
Больше тридцати лет прожила в Душанбе Елена Владимировна, в девичестве Соловьева, потом Вершинина. Здесь она вышла замуж, здесь же родились ее дочери. Она считала этот город своим, и любила по-своему. До сегодняшнего дня.
Елена Владимировна приняла решение и твердо заявила:
— Я здесь не останусь.
Елена Владимировна еще легко отделалась. Но физические страдания ничто по сравнению с испытанным ею психологическим шоком. На другое утро она встала как обычно, и возилась на кухне, не обращая внимания на протесты дочери и мужа. Только раз за разом смахивала наворачивающиеся слезы, и старалась унять дрожь в руках.
— Я здесь не останусь.
Вместе с Еленой Владимировной эту фразу сейчас повторяли во всех концах города сотни, если не тысячи ее соотечественников. Большинство из них, не собирались, конечно, с бухты-барахты сорваться с насиженного места. Но были и такие, кто уже паковал чемоданы. Одни ехали на разведку, узнать как и что, приглядеть место. У кого имелась родня, готовая приютить или поспособствовать с жильем, тем было проще. Иные, как в омут головой бросались: хуже, мол, все равно не будет.
Это была первая волна миграции «некоренного населения» из республики, начало «великого переселения».
— Ты не горячись, мулечка, — попробовала остудить мамин пыл Саша.
— Я ни одного лишнего дня не хочу здесь оставаться, — настаивала мама. — Мы поедем к Ляле. Она поможет с жильем.
Мамина сестра Ольга (она же Ляля) жила в Ленинградской области.
— А работа?
Муля отмахнулась.
— Мне в этом году на пенсию. Отец в любой момент может — у него полевых почти пятнадцать лет. А достаточно двенадцати с половиной. Так, Володя?
Владимир Яковлевич подтвердил: стаж позволял выйти на пенсию в пятьдесят пять, а ему уже пятьдесят седьмой шел.
— А я?
— Найдем тебе работу, — подключился пэпс. — У меня куча знакомых в Питере.
Саша не нашла, что возразить. «Переезд, дело не одного дня, — думала она, — пока еще соберемся».
Елена Владимировна рассуждала иначе. В голове у нее уже составился четкий план, отступать от которого она не собиралась.
Ожил до сих пор молчавший телефон. Саша взяла трубку и ушам своим не поверила: звонила Софья Вячеславовна, сестра ее бывшей свекрови. Узурпаторша, выгнавшая в свое время Сашу из квартиры Ярошевских, теперь просила ее приехать. Она объяснила: Бронислава Вячеславовна очень плоха и хочет видеть невестку.
— Приезжай, Сашенька. Пожалуйста, —
— Хорошо. Я приеду, — ответила Саша.
Родители, сначала, и слушать не хотели отпустить дочь в другой конец города. Мама чуть не в крик:
— Ты с ума сошла! Посмотри на меня — тоже так хочешь?!
Вид у мули еще тот был: на лбу пластырь, правый глаз заплыл фиолетово-черным синяком.
Пэпс ее поддержал:
— Не дури, Шурка! Куда ты собралась ехать — транспорт не ходит. И вообще…
Саша стояла на своем:
— Мне надо. Вы что, не понимаете?!
Они-то понимали: да, надо. Только не сейчас — потом. Когда все успокоится, порядок наведут.
— А если она умрет? — Саша всхлипнула.
Папа сдался первым.
— Пойду, Витю попрошу, чтобы отвез.
Витя, сосед по лестничной площадке, владелец старенькой, но надежной «копейки», согласился неожиданно легко:
— Какой разговор, поехали.
Отправились в троем: одну Сашу пэпс не отпустил бы, несмотря ни на что.
Поездка оказалась не только легкой, но и приятной даже: абсолютно пустые улицы, кати себе и кати. По пути заскочили на заправку, которая — вот чудеса — работала. С бензином напряг был постоянный, а тут — пожалуйста. Грех не воспользоваться такой удачей.
Сюрреалистическую картину являл собой полупустой город, словно его жители, за малым исключением, пали жертвами некой таинственной эпидемии. Пустые улицы, пустые аллеи, только на перекрестках БТРы и солдаты в бронежилетах.
Квартира Ярошевских тоже выглядела полупустой. Саша не сразу сообразила, в чем причина. Просто тетя Соня наиболее ценные вещи — ковры, вазы, дорогую посуду — припрятала от греха подальше. Не от погромщиков, нет — от бывшей невестки сестры (кто знает, что у той на уме) и ее родни. Всех тетя Соня на свой аршин мерила, кругом ей жулики и прохвосты мерещились, жадные до чужого добра.
Бронислава Вячеславовна действительно слегла, тут тетя Соня не соврала.
Увидев Сашу, старушка прослезилась. Бывшая невестка наклонилась и коснулась губами щеки бывшей свекрови. Спросила у Софьи Вячеславовны, вызывали ли врача.
— Поликлиника не работает, — ответила тетя Соня. — Сегодня скорая была, да что толку! Сделали укол, и всё. Говорят: в больницу ее забрать не можем.
Понятно, врачи не желали связываться с умирающей старухой. Обычное дело.
От некогда властной, несгибаемой хозяйки родового гнезда и следа не осталось. Была лишь слабая, беспомощная и очень несчастная женщина.
— Ты побудешь со мной, Сашенька? — чуть слышно прошептала больная.
Саша молча кивнула.
Пэпс вошел вместе с Сашей, и теперь скромно стоял в сторонке. Витя ждал в машине.
— Вы езжайте. Я пока здесь останусь, — сказала отцу дочка.
Спорить с ней было бесполезно. Они уехали, Саша осталась.
Вот почему Вершинин не совсем врал, говоря Максу, что Саша в отъезде.
Попугай Давлят яростно долбил клювом золоченые прутья клетки, требуя, чтобы ему дали пожрать. Люди такие бестолковые, вместо корма норовят палец сунуть в клетку, да рожи корчат и говорят разные глупости; ждут, когда же попка заговорит. Не дождетесь!