Мы кому-то нужны
Шрифт:
Валентина смолчала, пытаясь представить эту часть жизни, что была от неё скрыта. Варлам ездил за реку, что-то делал, хлопотал. Она же сидела взаперти, словно не необитаемом острове, и ждала, вверив свою судьбу неизвестности. У Варлама своя жизнь, где тоже трудно, где надо ловить момент, искать, приспосабливаться. В этих местах, если не будешь крутиться, не выживешь. Вот она всю жизнь на Виктора полагалась – так учили, так привыкла, так заведено. Другой жизни не представляла себе и даже в самые тёмные минуты, на пороге старости, гнала от себя пугающие мысли; но вот самое страшное случилось – и ей требуется мужчина, чтобы решить все проблемы.
Варлам
– Димка вообще соображает, пацан, хотя шаманили мы с ним целый час. Потом поехал. Эх. По мосту-то успел сюда. Ещё бы немного – и хана. Смотрю, а вода прёт. На глазах река шире, выше. А грязи по ней! Мусора тьма!
– Откуда столько? – спросила Валентина.
– Тот же самый дождь. Шёл с востока, там наполнил. Потом сюда, к нам. А то, что он в реку вбухал, до нас и докатилось, – Варлам потёр лицо обеими руками. – Валь, мы с тобой тут застряли.
– Ты говорил, на нашей стороне кто-то был ещё.
Деверь повёл плечами.
– Синявиных видел. Пешком через мост проскочили. Лёшку Гаврина. Они туда – я сюда. Говорит ещё, чего, с ума спрыгнул, сейчас всё зальет. Больше никого не видал. Может, есть кто ещё, может, нет никого.
Он посмотрел на невестку.
– Нам от этого ни холодно, ни жарко, Валь.
После этого они сидели несколько минут в тишине, словно услышали чей-то повелительный окрик закрыть рты. Валентина рассматривала половики. Варлам смотрел в экран телефона, и лицо у него было пугающим.
Ветер бушевал снаружи, бил в стены и крышу.
3
Валентина поняла – надо что-то делать. Встала и пошаркала на кухню.
– Сготовлю поесть.
Варлам промолчал, а она открыла холодильник. Вытащила кастрюльку с остатками супа, банку сметаны, поставила суп на огонь, сметану на стол. Снова обернулась к холодильнику, думая, что продукты теперь пропадут, раз нет электричества. Особенно боялась за сливочное масло. Остальное можно съесть, тем более, осталось немного. Пока разогревался суп, Валентина нарезала оставшуюся колбасу, вынула из баночки несколько солёных огурцов, положила их на тарелку. Настрогала ломтиками и оставшийся хлеб, почти превратившийся в сухарь, намазала его маслом, остатки же масла закрыла в пластмассовый контейнер и, открыв люк в погреб, спустилась в прохладную тьму. Фонарик не зажигала – знала наощупь, что и где. Вернувшись, бросила на сковородку оставшиеся варёные картофелины, слегка размяла их, стала разогревать, а когда они поджарились, прибавила последнее яйцо. Вот и отлично. Ничего, считай, не пропадет, к тому же, неплохой обед получится. Молока нет, но к этому она привыкла. Три года назад для операции Виктору требовались деньги, и корову пришлось продать. Молоко покупали у соседей, а когда на этом берегу не осталось тех, кто держит скотину, стали ходить за реку. За рекой была жизнь, тут – она угасала год за годом. «Теперь дождь смоет все её следы, – думала Валентина, водя деревянной лопаткой по сковороде, – останется бескрайнее море».
Варлам, когда она позвала его обедать, сначала мрачно отмахнулся, но Валентина настояла. Деверь встал с дивана и, бросив взгляд на занавеску, за которой лежал мёртвый брат, пошёл на кухню. Супа хватило как раз на две тарелки разлить. Валентина подвинула Варламу хлеб – простые ломти и бутерброды с колбасой и маслом; он взял простой, пощупал, бросил в тарелку и начал
– Нужно доесть. Пропадёт, – бросила она в ответ на его взгляд. Он кивнул.
Варлам теперь был вроде как за хозяина, и все привилегии, в том числе сидеть на месте брата, перешли к нему.
Не глядя друг на друга и не говоря ничего, они ели и брякали ложками по тарелкам. Варлам причмокивал в своей манере, но её это не раздражало. В представлении Валентины деверь всегда был кем-то вроде большого ребенка, а детям что – им многое прощается.
Протянув пустую тарелку невестке, Варлам глянул в окно. На его лице застыло кислое выражение, глаза сделались тусклыми. Валентина поняла, о чём он думает и что вгоняет его в тоску.
Разложив по тарелкам картошку, залитую яйцом, она добавила к ней остатки сметаны, поводила внутри банки куском хлеба, бросила в рот. Варлам яростно тыкал вилкой в куски картофеля, поддевал их, макал в сметану, жевал зло, сопел. Валентина, украдкой поглядывая на него, думала о завтрашнем дне и пыталась представить, что будет дальше. Если прекратится дождь, они подождут, когда сойдет вода; потом – останься мост целым, отправятся за помощью; а нет – будут ждать. Временный мост наладят быстро, и Афонино снова получит связь с большой землей.
«Витю похороним, – подумала Валентина. – В конце концов, жизнь войдёт в прежнее русло…»
Но пришла, незваной, и другая мысль, нелепая и пугающая: «А если дождь не прекратится?» Валентина даже на миг дыхание задержала, боясь, что подавится; по всему телу начала растекаться мерзкая ноющая слабость; в желудке похолодело, а потом стало тяжело – и удержать в нём еду стоило усилий. Отпустило не сразу, какое-то время дышать было трудно, и руки подрагивали.
Делая вид, что ничего не случилось, Валентина подвинула деверю блюдце с огурцами; взглянула пристально, даже с вызовом. Однако Варлам ничего не замечал, глаз от тарелки не поднимал, так же, не глядя, взял огурец, откусил, жуя и хрустя; его лицо было серо-розовым, напряженным.
Валентину так и подмывало задать ему прямой вопрос: «Что дальше?» Сказать: «Ты теперь тут за хозяина, за брата своего!» Однако порыв быстро прошёл.
Вскоре поспел и чайник. Валентина убрала тарелки в таз для грязной посуды, положила чайные пакетики в кружки и залила кипятком. Пока настаивалось, Варлам курил. В сумерках красный кончик его сигареты рдел злобно-красным цветом, точно звезда, предвещающая недоброе. Валентина чувствовала себя неловко, вертясь у плиты, охая и ругая себя мысленно за глупость, смотрела в окно и цыкала языком. Или вздыхала: ай-ай, что делается. Наконец, уже не могла остановиться, желая, скорее, досадить себе самой, чем деверю.
– Да сядь ты. Голова болит, – не выдержал её мельтешения Варлам. – Чего ты, в самом деле?
– Сама не знаю.
Она отвернулась, вынула пакетики из кружек, подвинула Варламу остатки печенья, на что в ответ он покачал головой. И от сахара он тоже отказался. Вцепившись в кружку обеими руками, начал пить короткими глотками. Валентина, глядя складки его кожи на лбу, почти слышала, как зло и гулко, словно пчелиный рой, летают его темные мысли. Варлам искал ответ, пробовал придумать выход из положения. Ладно бы речь шла о них двоих, но Виктор! Валентина не представляла, что теперь им делать с телом.