Мы-курги
Шрифт:
Вот уже одиннадцать лет он стоит у этого окна. Сокровища, которые он пытался вывезти, украли у него англичане. Почтенная Компания взамен этого назначила ему пенсию. На эту пенсию он должен содержать себя и свою семью. И годами — никаких известий из Курга. Он знает, что тех, кто осмелится связаться с изгнанным раджей, ожидает смерть. Английские офицеры, которые сторожат его, никого к нему не пропускают. Он слышит, как они за дверьми играют в карты, громко смеются и похваляются доблестью. Он знает эту «доблесть». Его не проведешь. Их «доблесть» можно купить вместе с ними. Он их покупал. Несколько раз. Когда из Курга к нему пробирались верные люди. От них он узнавал, что происходит в его стране. Там было неспокойно. Его враги подняли голову. Они ползали у ног англичан, стараясь выклянчить себе земли и привилегии. Они оговаривали его и обвиняли в том, в чем он никогда не был виноват. Чинна Басаппа и Деваммаджи вернулись из Бангалура. Но как они ни старались, у них ничего не вышло. Чинна Басаппа, этот презренный заговорщик, не
«Деньги Деваммаджи» — эта мысль все чаще не давала покоя ему. Он смотрел на восходящее солнце и думал о них. Он слушал утреннюю рагу и вновь возвращался мыслью к ним. Восходы сменялись закатами. День ночью. Приходили и уходили паломники, совершавшие омовение в священном Ганге. Палящая жара сменялась затяжными дождями. Менялись английские офицеры у дверей его комнат. Шел год за годом. Каждый год приближал его старость.
Наступили сороковые годы XIX столетия. Все более отчетливо раджа понимал, что ничего не случится в этом прибрежном замке и никто не изменит его положения до самой его смерти. Никто, кроме него самого. Но он мог так мало. Без друзей, без верных слуг без кургов — что он мог сделать? Навсегда отрезанный от своей страны и ее гор, помещенный в тесную клетку с решетками на окнах, он был один во всем мире. Но неукротимый кургский дух, хоть и задавленный, продолжал жить в узнике. Мысль его работала. И наконец, стал складываться вполне определенный план. План был безрассудный и отчаянный. Он поедет в Англию — незнакомую далекую Англию, откуда приплыли первые корабли почтенной Ост-Индской компании. Той Компании, которая лишила Кург независимости, превратила его раджу в узника и ограбила его. Он поедет туда, откуда пришли эти незваные европейцы. Он слышал, что у них есть королева. Они все ее подданные. Он слышал, что в этой стране есть королевский суд, которому обязана подчиняться почтенная Компания. Он подаст на нее в суд. На всех сразу — на генерал-губернатора, на ее губернаторов, генералов, полковников. Он расскажет всем, как хитростью и обманом они лишили Кург независимости, а его, раджу, престола. Он расскажет о том, как они грабили и грабят Кург и какие суммы денег, не принадлежащих им, они присвоили. Он расскажет все и опозорит эту лживую Компанию с ее спесивыми губернаторами и тупыми генералами. Никто кроме него до этого не додумался. Разбитые поодиночке индийские князья уползали в свои норы, сидели там тихо и не пытались дать Компании по рукам. А ведь многие из них на свободе, которую они купили себе ценой унижений и раболепства. Нет, Вирараджа Младший не такой. В молодости он славился буйным характером. Должно же остаться что-то от этого и в старости. Он покажет и трусливым князьям, и Компании. Терять ему нечего, за свою жизнь он не боится. Вот только Гаурамма. Она уже подросла, но осталась такой же слабенькой. Гаурамма — его наследница. И он не хочет, чтобы ей досталось это горькое наследство: тесная комната в замке с толстыми стенами, офицерская стража за дверьми, удушающий зной и недосягаемые воды священной реки. Пусть что угодно, но только не это.
Он написал генерал-губернатору письмо с просьбой выпустить его в Англию. Он не объяснял причины. Он был предельно краток. Офицер, взявший письмо, удивленно посмотрел на узника и покачал отрицательно головой.
— Нет, сэр, — сказал он вежливо, — я не могу отправить это письмо. Вам запрещена переписка даже с английскими властями.
— Верните тогда письмо, — сказал раджа.
— Нет, сэр, — офицер снова отрицательно покачал головой, — раз оно попало ко мне в руки, я не имею права его
Вечером он слышал, как офицеры смеялись, читая громко его письмо генерал-губернатору. В бессильной ярости он метался по душной комнате, не зная что предпринять. Его снова надули, грубо и даже бессмысленно. Что-то надо было предпринять. Потом он успокоился и перестал метаться. Если все время повторять попытки, то, может быть, что-нибудь и удастся. Не все еще потеряно, если под его дверьми находятся люди, и он слышит их голоса. Даже такие люди, как этот офицер.
В эту ночь он решил, что возьмет Гаурамму с собой. Более того, он выдвинет обоснованную причину своего отъезда — девочке надо дать европейское образование. Через полгода сменился офицер его охраны. Новый был туповатым и жадным малым. Он, правда, упирался, но золотое кольцо с рубином сломило его волю.
Письмо пошло по назначению. Генерал-губернатор долго удивлялся его содержанию.
— Здесь что-то не так, — сказал он. — Слишком непохоже на Вирараджу. Или он что-то замыслил или не в своем уме. Последнее предпочтительнее. Проверьте, были ли у раджи связи с Кургом за последние три года.
Проверили и выяснили, что связей не было. Но генерал-губернатор еще долго размышлял над этим странным письмом. Он надеялся, что за это время все-таки будет попытка у кого-либо из кургов связаться с заключенным раджей. Но и такой попытки не было сделано.
— И все-таки зачем ему понадобилось европейское образование для дочери? Никогда такого не слыхал. Явно старик не в своем уме, — сказал генерал-губернатор своему секретарю. — Впрочем… все эти раджи с причудами. Дайте ему разрешение. Пусть он будет подальше отсюда.
Разрешение пришло в марте 1850 года. Дорожные расходы предписывалось нести самому радже. Кроме этого он должен содержать сопровождающего его майора Драммонда с женой. Разрешение на какое-то время прекращало его пятнадцатилетнее заточение. Все остальное радже уже казалось пустяками.
Он прибыл в Лондон на корабле Ост-Индской компании в конце 1851 года. Он сошел по шаткому трапу, гордо и прямо ступая по его доскам. На нем был костюм кургского раджи, и он сразу привлек внимание уличных зевак. Они прыгали и кричали вокруг него, и Гуарамма испуганно жалась к нему. Он был первым индийским раджей, ступившим на берег Англии. Весть о его прибытии разнеслась по Лондону и достигла королевских ушей. Придворная знать и директора почтенной Компании были полны такого же любопытства, как и уличные зеваки в гавани. Его стали приглашать на приемы и банкеты. Его показывали как редкую экзотическую куклу. Его и Гаурамму. На него приглашали, как приглашают на спектакль. Но он держался с истинно кургским достоинством и не поддавался всей этой шумихе. Она его оглушала и утомляла. После долгих лет заточения он переносил ее с трудом. Ему хотелось остаться одному и сосредоточиться на том, главном деле, ради которого он прибыл в этот чужой для него и странный город. Он пытался избегать приемов и банкетов, но Лондон не хотел расставаться со своей новой игрушкой.
Ему нужно было поговорить с королевой, но та почему-то не спешила с аудиенцией. Лорды и директора Компании обещали устроить встречу, однако на следующий же день забывали об этом. Он опять остался один. Взгляд его новых знакомых становился рассеянным и непроницаемым, когда он заговаривал о королеве. Он сознавал, что без ее поддержки не сможет выиграть дело. Ему казалось, что от благосклонности королевы в этой стране зависит все, как зависело все от его распоряжений в Курге. Он не знал, что Кург и Англия очень разные страны. И такими же разными были их правители: королева Виктория и Вирараджа Младший. Он многого не знал и еще большего не понимал, но решил действовать. Надо было привлечь внимание королевы к своей особе. Он сделал это по-кургски широко, но принес в жертву собственную дочь.
В мае 1852 года он написал королеве письмо, в котором просил содействовать крещению его дочери и быть ее крестной матерью. Этим он отторгал свою дочь от себя, от Курга, но считал, что делал это во имя Курга. Жертва были принята. Через месяц в частной церкви состоялась церемония крещения. Архиепископ Кентерберийский лично взял на себя эту обязанность. Рядом с ним стояла дородная и царственная Виктория, Гаурамму нарекли Викторией в честь крестной матери. На церемонии присутствовал весь двор. Раджа был в центре внимания. Он плакал, когда архиепископ провозгласил здравицу в честь «новорожденной» христианки Виктории. Лондонские газеты писали, что от радости. Королева подарила крестнице жемчужное ожерелье и бриллиантовые серьги. К ней была приставлена в качестве попечительницы дама леди Логин. Она занялась ее здоровьем и ее образованием. Теперь раджа почти не видел дочь. Ее привозили к нему на час и снова увозили. Девочка начинала говорить по-английски-и быстро забывала свой родной язык. Отец видел это, но ничем не мог помочь. Придворные дамы не выпускали из цепких рук понравившуюся им куклу.
Ему казалось, что горечь утраты дочери теперь будет возмещена другим, более важным. Он надеялся на королеву, которую считал почти своей родственницей. Он мог подать в суд на ненавистную Компанию, лишившую его Курга и денег. Он отсудит наследство Деваммаджи и официально расскажет всем, как поступили с Кургом. Он, правда, пытался уже это рассказать в одну из коротких встреч крестной матери Виктории, но она почему-то его прервала и не стала слушать. Возможно, у нее были дела поважнее. Он подал в суд свой иск. Началось разбирательство;