Мы, Мигель Мартинес. Испания
Шрифт:
— Я хотел бы, чтобы Средиземное море снова стало внутренним озером римлян! Это — программа максимум!
— Но англичане никогда…
— Ты прав, дорогой родственник, ты прав. Англичане… Ты смотришь в корень проблемы. И договориться с ними не получится. Да…
— Но есть и еще интересные новости из той ж Киренаики.
— Ну что еще?
Бенито явно собирался уходить, эта неожиданная задержка его явно раздражала.
— В районе Бенгази стали селиться русские эмигранты. Они купили там небольшой участок земли и строятся.
— Их там много?
— Несколько сотен человек, все семейные.
— И что? Чем они занимаются?
— Их нанимают для охраны местные богачи. Там эти их kossaks… Они вроде легкой нерегулярной кавалерии, которая хороша в антипартизанских действиях. Говорят, что некоторые торговцы хотят пригласить туда еще группу этих нерегуляров, чтобы эффективно охранять торговые караваны.
— И сколько их может туда прибыть?
—
— Отношение к властям?
— Лояльное.
— Ха! Это не проблема! За ними никто не стоит. Кто они? Осколки бывшей империи? Они никому не нужны. Местные их нанимают? Прекрасно? Или повстанцы их прикончат, или они повыбивают аборигенам зубы. И то, и другое нас устраивает. Но… пусть за ними приглядывают… одним глазом.
[1] Примечательно, что Лисарсу смело можно было бы назвать «счастливчиком». В РИ во время Гражданской войны он по дороге в Лиссабон (где должен был встретиться с мятежным генералом Хосе Санхурхо) был арестован республиканцами, попал в тюрьму в Мадриде. И сумел там уцелеть во время так называемой Образцовой тюремной резни 1936 года и был освобожден франкистами. Играл видную роль в политической жизни страны.
[2] Por Larranaga — Сорт кубинских сигар, выпускаемых с 1834 года до наших дней, в Гаване.
[3] Недоверие к собственному зятю было не таким уж необоснованным. В свое время голосовал за отстранение Муссолини от должности. Был расстрелян с молчаливого согласия Дуче.
Глава десятая
Генеральское интервью
Глава десятая
Генеральское интервью
Лиссабон
18 апреля 1935 года
В Португалии мне пришлось немного задержаться. Какой мне интерес застрять в Лиссабоне? Мне очень хотелось взять интервью у знаменитого военачальника Хосе Санхурхо, человека, который имел все шансы возглавить восстание, но глупо погиб из-за перегруза самолета, в котором отправлялся на родину. К сожалению для меня, окружение генерала очень серьезно относилось к вопросам его безопасности, а сам Хосе интервью кому попало не давал. Мне стоило больших усилий найти человека (не связанного с Коминтерном), который мог бы представить меня Санхурхо и помочь преодолеть порог недоверия. Такая фигура, пусть и не совсем однозначная, всё-таки нашлась. Ею оказался известный португальский врач и писатель Жайме Зузарте Кортезан. У этого блестящего (по португальским меркам) поэта и драматурга была довольно-таки бурная и интересная биография. Студентом он изучал две науки: искусствоведение и медицину. Но в последней практиковал недолго, отдав всю свою энергию преподаванию литературы и созданию первых своих произведений. Стал увлекаться и политикой, создал с товарищами движение «культурный ренессанс». Но тут разразилась Империалистическая война и Кортезан пошел в армию добровольцем, получив должность врача в полевом госпитале, о чем потом написал мемуары. Был ранен, награжден Военным крестом. После окончания войны назначен директором Национальной библиотеки Португалии. Во время диктатуры Салазара вынужден был покинуть свой пост главного библиотекаря страны и эмигрировал, сначала в Испанию, потом перебрался во Францию. Самое главное — он имел связи и авторитет не только у португальцев, но и у испанских военных. Более того, оказалось, что он неплохо знаком с генералом Санхурхо. И это в моём положении оказалось настоящим джек-потом. Правда, к Жайме тоже надо было найти подход. И всё это, что называется, оказывалось «шито на тонкую нитку».
К Кортезану мне дал рекомендательное письмо Жайме де Магальйянш Лима, известный португальский писатель, к тому же толстовец. Он даже несколько недель гостил у графа в Ясной Поляне, где Лев Николаевич очень тепло отзывался не только о нём, но и португальской литературе в целом. Надо сказать, что господин Лима даже внешне пытался подражать своему кумиру и носил громадную седую бороды, одевался просто и не броско. Господин Жайме смог пополнить личный архив бесценным для себя раритетом. Это был отрывок из дневника, в котором как раз Лев Николаевич тепло отзывался о приезде к нему в имение «интересного португальца». Конечно, этот автограф был ничем иным как искусной подделкой, сделанной умельцами товарища Кирова. Но, её качество в некотором роде превосходило оригинал гарантировано, даже лучшая почерковедческая экспертиза ничего обнаружить не сможет. В любом случае господин Лима был счастлив. А в Париж с моим человеком отправилось его рекомендация. Уже с нею получить соответствующую записку к генералу Санхурхо от Кортезана стало делом техники. Правда, письмо от португальского диссидента не оказалось волшебной палочкой, и мне пришлось ждать несколько дней прежде, чем генерал передал своё согласие на встречу. При этом само интервью было обложено целым рядом условий, в том числе тем, что беседа состоится на конспиративной квартире и кроме меня самого никого туда я не приведу. По всей видимости, бывалый ветеран Рифской войны серьезно опасался террористов, для которых он являлся лакомой целью. А несколько дней задержки были связаны с тем, что меня пытались «просветить» служба безопасности главного заговорщика Испании.
(тот самый Рено Монакватро — современный вид, машина, сохранившаяся в Бельгии)
И вот, 18-е апреля наступило. В условленном месте меня поджидала машина, неприметный автомобиль семейного класса Renault Monaquatre (тип YN1), который фирма Рено начала выпускать в тридцать втором году. Это классический двухдверный седан, который по своему внешнему виду напоминал мне Гелендваген из моего времени. Вот только мощность послабее да цена похлипче, да дым из выхлопной трубы пожиже. И еще — классический черный цвет. Впрочем, от многих других авто подобного дизайна и того же цвета он практически не отличался. Как только я сел в машину — в бок мне уперся револьвер, а на голову нахлобучили мешок, от которого воняло пылью, хорошо, хоть не мышами. Мой «проводник» в мир испанского генералитета оказался молчуном, а я решил не обострять ситуацию и так мы примерно минут сорок — сорок пять ехали в полной тишине. Только звук мотора, шорох шин, скрип тормозов. Я понял, что мы выехали за город. Когда же автомобиль остановился, меня из него вытолкали и провели куда-то в дом, только один раз предупредив, что тут ступеньки и надо идти осторожно. В доме пыльный мешок был снят — я оказался в небольшом, скромно обставленном помещении, в котором меня тщательно обыскали, изъяв все мои «писательские принадлежности», оставив только блокнот и ручку-самописку. При мне мои вещи перекочевали в коробку, которую положили в довольно громоздкий сейф. Вообще-то о таком в предварительных условиях ничего сказано не было, но… высказывать протест или как-то еще «шебуршеть» по этому поводу я не решился. Слишком серьезной выглядела охрана генерала. И то, что настроены они были более чем решительно, чувствовалось сразу же.
(генерал Хосе Санхурхо)
И вот в небольшую комнату, вошёл сам Хосе Саехурхо. Я был немного удивлён: генерал облачился в парадный мундир, на котором разместилась целая вязь различных наград, среди которых выделялся высший военный орден Испании — Королевский военный орден Сан-Фердинадо (святого Фердинада). Почему я был удивлён? Хотя бы потому, что даже политические противники считали генерала человеком простым, скромным, лишенным сеньорских замашек[1]. Неужели он так сильно изменился за последнее время?[2] Герой Рифской войны был известен своей заботой о солдатах и демократичностью в отношениях с подчиненными. При этом он еще и умел добиваться побед, о чем свидетельствовали многочисленные награды. Надо сказать, что шестидесятидвухлетний военный уже порядком потяжелел и офицерскую выправку сохранял с видимым трудом. Пожалуй, о силе его характера говорил только взгляд опытного человека, оценивающего своего собеседника по одному ему понятным критериям. Генерал спокойно и как-то даже величественно опустился в приготовленное для него кресло, вызывающее ассоциации с троном. Классический психологический приём: хозяин (сильная сторона) вальяжно развалился в кресле, а проситель (журналист) расположился на неудобной табуреточке. Как говориться, почувствуйте разницу! Он и первым начал разговор, расставив таким образом акценты так, как ему казалось выгодным.
— Господин Мартинес, мы изучили газету, на которую вы работаете. Как на мой взгляд, в ней печатается слишком много материалов явно левого толка. Тем не менее, ваша газета старается сохранять объективность, вы даете там место и для высказываний нормальных людей.
Генерал сделал небольшую паузу. Я его услышал. Нормальными он считает только тех, кто разделяет его политические взгляды. И да, газета, за которой я числюсь — вполне реальное издание, которое предоставляет свою площадку под разные платформы — только плати за размещение материалов. Так что тут вы меня не достанете.
— Именно эти соображения и сделали нашу встречу возможной.
— Скажите, генерал, это не для статьи, чем вызваны такие строгие меры предосторожности? Вы чего-то опасаетесь?
— Тут, в Португалии, среди дружественного нам режима мы е испытываем серьезных опасений. В тоже время, мне стало известно, что мои недоброжелатели из республиканцев радикального толка готовят покушение на мою жизнь. А потому никакие меры предосторожности лишними не будут.
— Благодарю за разъяснение. Скажите, в чём, по-вашему, была причина неудачной попытки переворота, которую вы осуществили совсем недавно, в августе тридцать второго?