Мы, Мигель Мартинес. Испания
Шрифт:
Испания неотвратимо двигалась, а точнее её настойчиво подталкивали к своеобразному моменту политического перелома: выборам февраля тридцать шестого года. Тогда, в МОЕЙ реальности, победил Народный фронт, в котором молодая компартия, которая не так давно отделилась от троцкистов, влияния не имела. Но это было в ТОЙ, моей реальности. ТУТ и сейчас ситуация складывалась иначе. Компартия избежала раскола. Временно разногласия между троцкистами и сталинистами ушли на второй план. Испанские товарищи тоже перестали письками меряться, извините за такое поганое сравнение, но иначе я эти интриги не могу назвать. В стране происходило обострение реакционной политики правого правительства, которое пыталось откатить назад все завоевания правительства Асаньи. И благодаря этому все более-менее прогрессивные общности стали концентрироваться вокруг этой неординарной
Сыграть на противоречиях альфонсистов и карлистов — чего лучше? Не знаю, интрига, это дело такое… неоднозначное. Весь вопрос в том, что нельзя допустить начала гражданской войны по самому плохому сценарию. При этом важно и сделать так, чтобы коммунисты Испании наконец-то стали той силой, которая будет иметь решающее значение в раскладах Народного фронта. Потому что спасти республику могут только радикальные преобразования, которые выбьют власть из рук крупных латифундистов в селе и буржуазии в промышленности. Тем более, что затяжной кризис поставил крест на модернизации производственного потенциала Испании. И это тоже было необходимо учитывать. А потенциал, в том числе военно-экономический, у страны был не так уж и плох. Если учесть, что военные корабли они не заказывали у британцев, а строили самостоятельно, это говорило о многом. На это время военно-морской флот — это своеобразный показатель потенциала промышленности, потому что он требует определенного технического уровня. То есть, или ты строишь корабли имея серьезный уровень технологий, или делаешь дорогие корыта, которые в бою не имеют никакого шанса противостоять серьезному противнику. Польша, не смотря на ее, достаточно высокий, промышленный потенциал, так и не смогла наладить строительство своего флота — корабли закупала у Британии и САСШ, где их клепали, как машины Форда — массовыми партиями.
Всё жаркое испанское лето я провёл в поездках по стране. Сотни лиц. Тысячи судеб. Десятки важнейших переговоров. Я постарел за это лето на пять или шесть лет, как минимум. Очень сложно представить себе ситуацию, в которой тебе надо постоянно принимать решения, менять их, корректировать из-за того, что обстановка на местах далека от той идеальной обстановки, которую ты выстроил у себя в голове. Почему революция — это так сложно? Потому что в Испании революции как таковой, и не случилось. И поэтому ни о какой диктатуре пролетариата речи не шло вообще, а демократическая структура в моменты кризиса априори проигрывает структуре диктаторской. Пока демократы раскочегарятся, диктаторы их уже всех расстреляют.
Сегодня утром у меня состоялась встреча с Буанавернтурой Дуррути. Кстати, о встречах… На назначенную мною рандеву с «доном Диего», который в девичестве оказался начальником аналитической службы одного из банков семейки Ротшильд, Марко Локкерини, так и не явился. Почему? Не знаю, да и знать не хочу. Это его дело. Очень может быть, что просто не смог. А посылать кого-то с весточкой для Мигеля Мартинеса не рискнул. Полиция не слишком-то и усердствовала в моих поисках. Дело в том, что люди, меня охранявшие, никакого отношения к спецслужбам не имели — это были наемники, которые были отобраны из фалангистов, поэтому так успешно и прошла операция моего освобождения. Против подготовленных волков Шпигельгласа они были как котята, да, жирные, откормленные котята с коготками… но ничего реального этим волкодавам они противопоставить не смогли, разве что помяукать и обмочиться перед смертью. А выглядело там всё как разборки между бандами, которых в то время в стране расплодилось со страшной силой, и почти каждая из банд ходила под прикрытием какого-то политического стяга.
Надо сказать, что со времен Гражданской войны в Германии мы с Дуррути сдружились. Не раз встречались, Хосе человек горячий, но с головой был дружен. В его интербригаде собранной из анархистов, анархии как таковой не было. Единоначалие и авторитет командира был на такой высоте, что его приказы и не думали обсуждать или выступать с альтернативным мнением. Хорошо, что он быстро осознал: анархия в боевых условиях — ключ к поражению. На отдыхе… да, он давал своим ребятам свободу, иначе они бы его разодрали бы к чертям собачьим! А так, в строю или в бою его интербригадовцы очень быстро стали одним из самых сильных и профессиональных отрядов ГДР. Зачем мне был нужен Дуррути? Хотя бы потому, что он имел влияние не только на НКТ (национальную конфедерацию труда — большой анархо-синдикалистский профсоюз), но и входил в состав руководящего органа ФАИ (федерации анархистов Испании). Именно ФАИ принимало самые ответственные решения, которые потом воплощались в жизнь уже системой профсоюзов, в которых НКТ играла первую скрипку.
Мы сидели в небольшой таверне, пили местное кислое вино, от фруктовой бурды (что-то типа сангрии, перебродивших цитрусовых) мы дружно отказались, а дорогого благородного напитка из виноградного сока тут днем с огнем не найти. Сначала вспоминали наше боевое прошлое, я передал другу привет от Жлобы, с которым те стали не разлей вода во время совместных походов и штурма Берлина.
— Хосе, ты теперь хорошо в Берлине ориентируешься? — поинтересовался, делая небольшой глоток вина, пытаясь (безуспешно) уловить букет оного.
— Неплохо, Мигель, там брусчатка в крови моих парней. А зачем тебе это? — он пьет вино как воду, завидую…
— Знаешь, не исключено, что придётся брать его еще раз. Сам понимаешь, Геринг не успокоится, пока не доберется до Кенигсберга. Придётся ему лапы пообламывать!
— Ну, это мы завсегда! Ты же знаешь, где меня найти, если что?
И Дуррути весело рассмеялся. Надо сказать, что среди антифашистов Испании он прославился непримиримостью и последовательным сопротивлением национализму в самых его неприкрытых формах.
— Так я тебя уже нашёл. И «если что» как раз сейчас и происходит.
И тут веселость с лица Буанавентуры исчезла за секунду.
— Говори, Мигель, я весь во внимании.
— Хосе, смотри, что происходит. Асанья собирает левый блок, ему будет противостоять блок правых. В этой ситуации почти два миллиона анархистов оказываются в позиции стороннего наблюдателя.
Увидев, что Дуррути хочет что-то возразить, я быстро, чтобы он не успел перебить меня, продолжил:
— Нет, я всё понимаю, знаю, что ваши все будут голосовать за левых, но… ты должен понимать… этого мало. Почему я так говорю? Да потому, что Асанья слабый лидер. Вместо реформ, которые нужны рабочим и крестьянам, он будет топтаться в поисках компромисса. И знаешь, чем это всё закончится?
— Чем? — сумел вставить вопрос мой собеседник.
— Компромиссом в формировании правительства, компромиссными решениями в крестьянском вопросе и вопросах труда, компромиссом в чистках армии и на флоте.
— Вполне возможно.
— Да, Асанье решительности не будет хватать, хотя авторитет у него весьма серьезный. И закончится это всё тем, что военные выступят и возьмут власть в свои руки. Нет, нет, конечно, в этом случае восстанут не только анархисты, но и коммунисты, это даже не обсуждается, но хватит ли нам всем сил, чтобы не дать военной хунте взять верх? Понимаешь, если Германия была не так далеко от СССР, и наша помощь шла по разным каналам, а после разгрома Польши вообще препятствий для неё не было, то в Испании всё намного сложнее.
— О чём ты, Мигель?
— О том, что если не удастся подавить выступление военных в первые же дни, то войны в долгое республиканское правительство на своих ресурсах не потянет. А помощь из СССР легко заблокировать. Наш флот не в состоянии пробиться даже через итальянский, не говоря о Роял Неви. А правительство левых во Франции слишком неустойчивое. И если его сменят на более правое, то вполне возможна блокада сухопутных границ.
— Твои аргументы мне понятны, а что ты предлагаешь?