Мы, Мигель Мартинес. Война
Шрифт:
Глава одиннадцатая
На фронте и в тылу
Берлин — Любек
Январь 1934 года
Война в Берлине не сильно пока что ощущалась. Да, продукты были по талонам, вынужденно ограничили нормы потребления, но не такие уж и зверские, с нормами блокадного Ленинграда не сравнить. Правда, балтийская рыба исчезла из рационов, но это постарались наши польские «друзья», вилы им в бок и триста чертей в их жадные глотки! Следы боев, которые в городе оказались не такими уж и масштабными, давно прибрали. Да, патрули встречались если не на каждом шагу, так на каждом перекрёстке точно, чуть более чем обычно, но немцы никакого недовольства этим не проявляли — орднунг, так его! Документы проверялись у подозрительных особ, но опять-таки, никакого шума и возмущения: проверяют, значит имеют на то основания. Сразу поле Нового года Гинденбург развернул всё-таки ожидаемое наступление на Любек. Были раздавлены последние очаги сопротивления в Гамбурге. Так
Мне же пришлось задержаться в Берлине. Потому что стал назревать конфликт с Радеком. Во-первых, Карлуша явно завидовал моей журналистской славе. Он считал себя звездой первой величины, а тут приезжает Кольцов и его материалами начинают в морду руководителю делегацией тыкать, а когда оказалось, что у меня полномочий чуть поболее, чем у него будет… Тут вылезли и во-вторых, и в-третьих. Не даром Радек считался близким соратником Троцкого. И, как его, ушедший слишком рано в небытие патрон, терпеть не мог конкурентов. Тем более. что он считал, что за его плечами вся мощь Коминтерна, а эта организация по своему статусу котировалась выше ВКП(б). Пока что выше. Конечно, реально ситуация была уже немного иной, но в международном коммунистическом движении традиционно иллюзия Коминтерновской мощи сохранялась, хотя бы для того, чтобы не допустить создания троцкистского Интернационала. Правда, без настолько харизматичного лидера, это было и весьма проблематично, но… Бережёного Карл Маркс бережёт.
Если вы думаете, что я не пытался поговорить с Карлушей, так это неправда. Пытался. Но ничего хорошего из этой попытки не получилось. Как раз тот случай, когда попытка — пытка. Если присмотреться, то Радек годился на звание Демона революции куда больше, чем Троцкий. И внешность у него подходила для подобной репутации, да и как человек он был несомненно талантливой, яркой, но и безмерно подлой личностью. Об его любви к интригам и манипуляциям знали все, а весьма острое перо еще и придавало лоск интеллектуала, которым он, несомненно, и являлся. Вот только интеллект его весьма и весма своеобразный. В нём соединялись весьма трезвые рассуждения и какая-то звериная жестокость. Он настаивал на введении красного террора на территориях, контролируемой республиканским правительством. И наплевать на то, что это оттолкнёт народные массы от правительства — в светлое будущее людей надо было подталкивать штыком и прикладом, а сомневающихся оставлять на обочине в виде хладных трупов. И Радек сумел увлечь своими идеями значительную часть левых. Его политическая позиция была простой: коммунисты должны захватить власть через диктатуру пролетариата, тем более что процент рабочих в стране намного больший, чем в той же отсталой России, но у нас получилось ТАМ, значит, должно получиться и ЗДЕСЬ. У вождей мировой революции имелась одна общая черта, которая мне настоятельно не нравилась — это презрение к человеческим жизням. Всего лишь как к восполняемому ресурсу. По итогам нашего разговора Радек написал про меня статью, обвинив в пораженчестве и примиренчестве. Пришлось напрягаться, ответить памфлетом «Мрачный карлик Мировой революции».
Вот когда я серьезно пожалел, что не отзывается Кольцов. Но напрягаться, так напрягаться. Получилось жестоко и хлёстко. Тринадцатого января Радека отозвали в Москву. Он накануне выступал на митинге в Дрездене перед бойцами Республиканской армии. В этот день он казался всем особо взвинченым, требовал жестоко и принципиально беспощадно бороться с контрреволюцией, которая готова уничтожить Веймарскую республику и вернуть в Германию прогнившую монархию. Как оратор, он во многом уступал своему товарищу Троцкому, чувствовал это, и еще более этим фактом раздражался. Рано утром недалеко от Мерзебурга его машина
Теперь пришлось писать статью — эпитафию. Но, как говориться, о мертвых или хорошо, или никак. Но это не в данном случае. Пришлось подчеркнуть и его положительные черты, заслуги перед Революцией, но и пройтись по троцкистским идеям, подчеркивая при этом, что в рамках внутрипартийной демократии он, как любой рядовой партиец, имел право на свое мнение и мог его отстаивать. Конечно, если бы его позиция была официально осуждена партией, то получился бы другой коленкор, но пока так. Говорили, что эта статья не понравилась очень многим на самом верху, но кто-то ее воспринял очень хорошо, как и предыдущую. И я подозреваю, что хорошо знаю, кому она пришлась по нраву.
А четырнадцатого января я выехал в Любек. Надо было самому на месте посмотреть, что там происходит и чем можно помочь. Дело было в подавляющем преимуществе белых в артиллерии — в первую очередь, за счет морских пушек. В мастерских Киля белые соорудили два бронепоезда, на которые поставили морские 105-мм орудия (подобные стояли на легких крейсерах и некоторых эсминцах). И эти два панцера доставляли нам массу неприятностей. А еще флот. Правда, он обстреливал город всего один раз, но канонерские лодки, имеющие небольшую осадку и мощную артиллерию постоянно работали по приморским позициям 3-ей республиканской армии, которая обороняла Любек. Надо сказать, что Мерецков подготовился к обороне города, при строительстве укреплений создавались мощные рубежи обороны. Учитывая опыт Империалистической и зная о наличии у противника мощной артиллерии, бойцы и добровольцы из местного населения вырыли километры окопов в полный профиль с блиндажами и запасными позициями. И таких линий сделали три. К двенадцатому числу две из них были заняты противником. Фактически, бои уже шли неподалеку от границ города.
Когда я прибыл в Любек, обстановка в городе оставалсь крайне напряженной. Больницы забиты ранеными, правда, хаоса не было — чувствовался военный порядок. Но вот нормы продовольствия заметно урезали даже по сравнению с остальной страной — сказывалось большое количество военных. Город патрулировали отряды ополченцев. Пока я добрался до штаба, трижды проверяли документы, в самом штабе такую же процедуру прошел два раза.
Кирилл Афанасьевич Мерецков принял меня сразу же, вот, не поверите, я его сразу и не узнал — как-то привык к другим изображениям, а тут он молод и свеж, да и прическа непривычная — короткая стрижка, вообще он мне показался слишком молоденьким и, не знаю, готов ли он был к этой работе. Но, во-первых, он проходил обучение в Германии и знает, как думают и действуют немецкие командиры, во-вторых, был начальником штаба целого округа (Белорусского), а ему начштабом дали проверенного специалиста — Захарова. Пусть тот еще таких высот не достиг, но человеком оказался целеустремленным и мужественным.
(Кирилл Афанасьевич Мерецков приблизительно в эти годы)
(Матвей Васильевич Захаров)
При этом важно, что они оба последнее время работали в Белорусском военном округе, знали друг друга, то есть были небольшим сработанным коллективом, правда, должность Мерецкова была побольше, фактически, Захаров — его подчиненный, эта же ситуация оставалась и в 3-ей армии.
— С чем прибыли, товарищ Мартинес? — поинтересовался Мерецков, когда я зашел в его кабинет. Надо сказать, что он был обставлен по-спартански лаконично: стол, несколько стульев, карты и шкаф с бумагами. Да, еще массивный сейф. На столе лампа под зеленым абажуром и письменный прибор.
— Мне поручено организовать вывоз в Росток промышленного оборудования и специалистов местных предприятий. Планируется отправка каравана из Ростока в Ленинград в апреле месяце. Но в связи со сложной ситуацией в городе решено поторопиться с эвакуацией.
— И что вас интересует в первую очередь?
— Оборудование завода «Orenstein Koppel».
— Да, тут получается не очень хорошо. Мы на нем наладили производство бронеавтомобилей для нужд фронта. Без ножа нас режете.
— Я мог бы сказать, что это приказ. Но не буду. Предлагаю посмотреть, что необходимо вам оставить, я так понимаю, что сами автомобили вы тут не делаете, а только их блиндируете и оснащаете оружием.
— Верно.
— Тогда у нас есть два варианта — использовать для этого портовые мастерские, а завод вывозить. Они производят очень важное оборудование — и для железных дорог, и строительное. Есть договоренность с его владельцем, что мы размещаем производство у нас в СССР и они получают там паевое участие плюс мы им компенсируем его стоимость. Это было непросто, но они согласились. Поэтому никаких препятствий для вывоза нет, тем более, что есть согласие и на привлечение рабочих и инженерных кадров для налаживания производства.