Мы над собой не властны

Томас Мэтью

На обратном пути, после того как они всех развезли по домам, мама курила, выпуская дым поверх чуть приопущенного стекла, и говорила, говорила без умолку. А Эйлин видела, что при всей деланой бодрости уголки рта у матери опущены вниз, как у рыбы, попавшейся на крючок. Мама не верила, что Эйлин ее до конца простила. Эйлин и сама не была в этом уверена, хотя и сказала, что простила, когда мама, усадив ее однажды за кухонный стол, принялась каяться в своих прошлых ошибках, которые Эйлин старалась забыть. Мама силилась зачеркнуть прошлое, а Эйлин не могла от него избавиться. Ее постоянно точила мысль, что все это, казалось бы, прочное благополучие в любую минуту может растаять, раствориться

в проклятой жидкости, что пропитала все ее детство, неся с собой гниль и распад. Неистребимый запах прошлого темной тучей висел между ними, отравляя воздух, и не было больше рядом посторонних, чтобы эту тучу развеять.

— Открой, пожалуйста, окно пошире.

Мама без слов повиновалась. Она курила, глядя прямо перед собой, мимо Эйлин, как прежде, в дни запоев. Эйлин остановила машину, вышла и опустила задние стекла до отказа. Она задержалась, глядя на мамин затылок, — на какое-то странное головокружительное мгновенье он показался чужим, будто в машине сидит незнакомая женщина. Эйлин не позволяла себе задумываться о том, что сейчас переживает мать. Ей надо было строить свою жизнь. Будь у нее такой дом, как у некоторых маминых знакомых, ничего бы ей больше и не надо. Так чего же им не хватает? Живи она в таком доме, ей бы не пришлось ездить в чужой машине на собрания группы анонимных алкоголиков в сыром церковном подвале. Она сидела бы и радовалась своему камину, кожаному дивану, книжным шкафам в гостиной, слушала бы тишину, любовалась пустующими пока спальнями, дожидающимися милых, обаятельных гостей. Разве все это не стоит какой-то там выпивки? Но от фактов никуда не денешься: кому-то этого мало. Это тревожило, наводило на мысль о непрочности всякого благополучия. Эйлин вытряхнула эту мысль из головы, словно пыль из восточного ковра. Собственного дома вполне достаточно для счастья, решила она.

6

Всю осень шестьдесят третьего года Эйлин уговаривала кузена Пата поступить в колледж. Накатил декабрь, и уже во многих колледжах прошли все сроки подачи документов. Эйлин решила сделать последнюю попытку.

— Да не гожусь я для колледжа!

Они были в квартире тети Китти. Пат развалился на диване, положив свои здоровенные ноги на кофейный столик, а Эйлин сидела напротив, плотно сдвинув колени под складками плиссированной юбки.

— Чушь!

— Никогда ученьем не увлекался.

Пат, подавшись вперед, стряхнул сигаретный пепел в чашку из-под кофе и снова откинулся на спинку.

— А мог бы отлично учиться! Ты умнее всех своих одноклассников.

— Хватит из меня делать будущего президента!

Сказать по правде, она уже и не надеялась. Пату хватило способностей, чтобы закончить последний школьный год, ни разу не сделав домашнего задания. Инстинктивным умением привлекать людей на свою сторону он ей напоминал отца. И весь этот непосильный груз талантов и возможностей он растрачивает по молодежным барам — ну и пусть, ей уже все равно. Лишь бы только в беду не попал.

— Если бы ты хоть чуть-чуть постарался, мог бы все сдать на отлично даже во сне!

Эйлин, скрестив лодыжки, вертела в руках пачку сигарет и еле удерживалась, чтобы не отогнать плывущее к ней облако дыма.

— Не могу я все время учиться. Я неусидчивый.

— Я за тебя заполню все анкеты...

— Мне двигаться нужно. В помещении я зверею.

Он ткнул в пепельницу окурок и закинул руки за голову.

— Во Вьетнаме подвигаешься, — сказала Эйлин с горечью. — Пока в землю не закопают.

В феврале шестьдесят четвертого ему исполнилось восемнадцать. Эйлин его тормошила, чтобы женился на своей девушке, а он ни в какую. В июне, окончив школу, он получил повестку с вызовом на медосмотр.

Эйлин пришла в ужас, потому что Пат был здоров как бык: рослый и сильный, зрение единица и при всем этом избежал семейного проклятия — проблем с коленными суставами. Словом, нечего было и надеяться, что его признают негодным к военной службе. Эйлин уговаривала его записаться в Национальную гвардию, чтобы не отправили куда похуже. После августовской Тонкинской резолюции [4] она была просто уверена, что он поступит в какой-нибудь колледж, а вместо этого Пат через пару недель записался в морскую пехоту.

4

Тонкинская резолюция — резолюция конгресса США, принятая в 1964 г. и ставшая правовой основой для эскалации участия США во Вьетнамской войне.

Быть может, привыкнув побеждать в кулачных драках, он думал, что все несчастья будут от него разбегаться сами. Его отправили на остров Пэррис, проходить курс молодого бойца, затем он прошел спецподготовку по борьбе с танками и был приписан к базе морской пехоты Кэмп-Леджен, в Северной Каролине. Там и оставался до июня шестьдесят пятого, а с началом наземной войны в Южном Вьетнаме записался добровольцем.

Пат позвонил перед самым отъездом. Эйлин, разговаривая с ним, никак не могла представить его себе коротко остриженным, в стандартной одежде, которую носят, кажется, все военные, — рубашка поло и диагоналевые брюки, как будто в одном магазине покупают. Она мысленно видела его в форменном пиджаке школы Святого Себастьяна — на пять классов младше ее самой, он стоит и нетерпеливо переминается с ноги на ногу, пока Эйлин завязывает ему галстук. Пат был ей вместо родного брата.

— Смотри живым возвращайся! — сказала она.

— У нас тут есть напуганные — могу позвать к телефону, их подбадривай. А я — Пат, забыла? Пат Тумулти, не кто-нибудь. До скорого!

— Пока.

— Скажи отцу — я его не опозорю.

Отец Эйлин до такой степени забил племяннику голову патриотическими лозунгами, что Пат воображал, будто ему предстоит увлекательное и героическое приключение.

— Не вздумай там выпендриваться, чтобы его поразить! Он ни за что не скажет, а на самом деле ужасно боится, как бы с тобой чего не случилось.

— Это он тебе сам говорил?

— Что тут говорить, когда и так ясно? Лишь бы ты вернулся целым и невредимым, больше ему ничего не нужно. Ты навоображал о нем невесть что, а самого человека и не видишь.

— Он бы сам поехал добровольцем, только по возрасту не проходит.

— Даже если и так, это ничего не значит. Единственное, что его пугает, — это нормальная жизнь. А ты лучше возьми и меня удиви — возвращайся и заживи нормальной жизнью. Нечего ради него из кожи лезть.

Она буквально услышала, как Пат расправил плечи.

— Скажи ему, что он сможет мной гордиться!

Эйлин вздохнула:

— Сам скажи. Он будет там же, где ты с ним прощался, — в своем чертовом кресле. Он же у нас никуда не ходит. К нему все приходят.

— И скажу!

— До свиданья, Пат! — сказала Эйлин и потом еще повторила про себя: «До свиданья» — не дай бог, окажется «прощай».

Она дождалась, чтобы он первым повесил трубку.

7

Скорей бы настал тот день, мечтала Эйлин, когда она выйдет замуж и сменит фамилию. Тумулти — слишком уж по-ирландски. Торфяные болота, бунтовщические песни, и кипенье в крови, и давнее поражение — настолько давнее, что напоминает о себе шумным весельем в самое неподходящее время.