Мы над собой не властны
Шрифт:
Эйлин слышала, как подруга открывает дверь. Ей понравился голос — негромкий, но в нем чувствуется скрытая сила. Эйлин решила, что все-таки выйдет, но будет мучить молодого человека нещадно. Пусть не смеет думать, будто она в нем нуждается. Тем более сам — какой-то затворник ненормальный. Да его небось за ручку водить надо!
Как только она вошла, Эд встал, не дав ей времени сказать какую-нибудь колкость. Он и в самом деле был красив, хотя его никто не назвал бы смазливым, — худой, ладный, с четкими чертами лицами и обаятельной серьезной улыбкой.
Эд наклонился к ней и шепнул на ухо:
— Я понимаю, что вы могли бы и не соглашаться на эту встречу. Обещаю, я постараюсь,
Сердце Эйлин сделало перебой, как мотор, когда его заводят холодным зимним днем.
Танцевал Эд бесподобно. Когда в танце привлек ее к себе, она удивилась, какой он, оказывается, мускулистый. Очки, аккуратная прическа, учтивая манера открывать перед дамой дверь — все это поразило Эйлин, а крепкая спина и плечи дарили ощущение надежности. Сидевшие рядом девушки твердили, что в жизни не встречали такого воспитанного молодого человека. Грамотная речь без всякого акцента придавала ему сходство с профессором из кинофильмов — только без той нотки безумия, которая делает подобных персонажей бесполыми. Зато образованности ему и впрямь было не занимать, — пожалуй, люди ее круга на него посмотрели бы косо. Он мог говорить на такие темы, которые им были недоступны. И почти не пил пива — просто грел бокал в ладонях, будто жертвоприношение божествам застольной беседы. Эйлин беспокоилась, поладит ли он с ее отцом, и потому довольно скоро привела домой знакомиться — вдруг встречи придется прекратить. Однако Эд сумел обезоружить Большого Майка. Эйлин даже притворялась, будто злится от того, как они спелись. Удивляться, собственно, было нечему — Эд вырос в таком же районе, умел врезать как следует, если задирают его друзей, умел и успокоить всех, пока еще не началась потасовка. Его слушали, потому что он урезонивал таким тоном, словно говорит вещи и без того всем хорошо известные.
Он был спортивным от природы. Как-то они играли со старинной подругой Эйлин, Синди, и ее мужем Джеком — тот увлекался гольфом. После удара Эда мячик взмыл в небо и, описав параболу, вернулся к земле крошечной горошиной где-то вдали.
В другой раз они поехали на выходные в Форест-Хиллс, к друзьям Эйлин — Мэри и Тому Кадэхи. Там неподалеку был теннисный корт. Мэри и Том одолжили им костюмы для тенниса, и они стали играть двое на двое — без подсчета очков и чередования подач, просто перекидывались мячом как придется. Под конец Том предложил Эду сыграть один сет вдвоем. Мэри виновато оглянулась на Эйлин. Обе знали, что сейчас будет. Том играл в команде Фордемского университета и славился мощной подачей. В парной игре, да еще с дамами, он обычно сдерживался, зато любил после размазать противника-мужчину.
Он начал с пушечной подачи. Мяч попал Эду в корпус и отскочил вверх, словно хотел еще пару раз стукнуть его по голове. Вторая подача была нацелена Тому прямо в руки. Он в последний миг успел отбить чуть заметным движением кисти. Мяч пролетел над сеткой, чудом ее не задев. Том бросился вперед, но мячик уже покатился по земле. И дальше они шли вровень по очкам и геймам. У Эда была уверенная, стабильная подача, а отбивал он решительно и яростно. Эйлин нравилось смотреть, как он резко взмахивает ракеткой, держа ее перед грудью, словно отвергая подношение. Эд посылал мяч то в один угол, то в другой, гоняя противника по всему корту. В конце концов Том выиграл, но с минимальным отрывом. В их компании результат небывалый.
После матча все отправились к Кадэхи, мыться и переодеваться. Эйлин шла, вложив ладонь в руку Эда, а свободной рукой придерживая подол теннисной мини-юбочки, которую ей одолжила Мэри. На корте наряд смотрелся уместно, зато сейчас
— Где ты научился так хорошо играть в теннис?
— Не так уж и хорошо.
— А по-моему, очень даже неплохо.
Эд на ходу подбрасывал мячик и снова ловил.
— Как-то летом я убирал мусор в Проспект-парке. После работы оставался поиграть в теннисном центре. Вечно бегал за мячом и никак не мог догнать. Один профессиональный теннисист дал мне бесплатный совет: «Беги, куда летит мяч. Успей туда раньше».
— У меня тоже есть своя стратегия, — сказала Эйлин. — Я вообще не бегаю. Пусть мяч летит мимо меня к тебе.
Эд засмеялся:
— Я заметил!
— У меня плоскостопие.
Из чьего-то сада повеяло ароматом жимолости. Эд сунул мячик в карман.
— Нельзя же, чтобы это белое платье промокло от пота! — Он притянул ее к себе, и несколько шагов они прошли, спотыкаясь и тесно прижавшись друг к другу. — Такое крошечное белое платьице... Это было бы просто неприлично.
— Нормальный теннисный костюм! Все вполне прилично. — Она в шутку отпихнула его. — Веди себя как следует, Тарзан!
Том шел впереди с женой, держа ракетку на плече, словно ружье после охоты. Легкая небрежность в одежде как бы намекала на привычку к богатству, но Эйлин знала, что все это напускное. Том, хоть и работает в банке, основанном Джоном Пирпонтом Морганом, сам родом из Саннисайда, отец у него, как у Эйлин, простой рабочий, а Фордем, что ни говори, — не Гарвард, не Принстон и не Йель.
Когда к их столику подошел официант, Том, наморщив нос, ткнул пальцем в карту вин — наверняка боялся неправильно произнести название. Он заказал еду на всех, не спрашивая, кто что хочет. Эд незаметно пожал ей руку — на мгновение показалось, будто у них общий пульс на двоих. Эйлин совершенно точно знала, что он думает — не только о Томе, а о ней и о себе и о вселенной. Ей нравился его взгляд на мир. Можно хоть всю жизнь провести на волне его спокойных, несуетных мыслей.
Не грубиян, но и не слабак. Тонко чувствующий — вот какое определение приходило на ум. Он буквально впитывал окружающих людей.
Фамилия у него была Лири — уж такая ирландская, что дальше некуда, и все равно Эйлин решила, что выйдет за него замуж.
8
Семья Эда обосновалась в Нью-Йорке незадолго до Войны Севера и Юга, однако за всю историю рода можно было вспомнить разве что одно примечательное событие: прапрадед Эда участвовал в строительстве корабля «Монитор» — первого американского броненосца. Отец Эда, по рассказам, всегда говорил об этом расплывчато, и выходило, что предок был кем-то вроде инженера-конструктора, а на самом деле он трудился простым рабочим на судостроительной верфи в Гринпойнте, где склепывали корпус корабля.
Маму Эда звали Кора. У нее был мягкий, успокаивающий голос и бархатный смех. В пятницу вечером они обычно пили чай с овсяным печеньем, сидя втроем на кухне в квартирке, где вырос Эд, — на Луквир-стрит в Кэрролл-Гарденз, у самой линии надземки. Даже в холодные дни Кора держала окна открытыми, чтобы в квартире не было душно от пара. Эйлин нравилось, как колышутся на ветру кружевные занавески. По пустырю бродили кошки, сворачивались клубочками на старых покрышках. Если какая-нибудь кошка запрыгивала на подоконник, мама Эда ее сгоняла, замахиваясь посудным полотенцем. Грохот проезжающих поездов отсчитывал время. Прощаясь, Кора крепко обнимала Эйлин. Непривычная к материнской нежности, Эйлин каждый раз удивлялась и отвечала неловким объятием, хотя ей было приятно.