Мы над собой не властны
Шрифт:
Эйлин так ждала рождения малыша, что просто физически почувствовала, как разбивается сердце, когда отец сказал, что у мамы случился выкидыш. Кровотечение никак не останавливалось, выскабливание не помогло, и тогда ей удалили матку.
После операции у мамы началось воспаление мочевого пузыря. Она чуть не умерла. Все время, пока ей проводили дренирование, мама лежала в больнице. Детей туда пускали неохотно, поэтому Эйлин видела маму всего раз в месяц, а то и реже. Отец почти не говорил о маме все это время — а оно растянулось на несколько месяцев, потом на полгода и даже больше. Если отец брал Эйлин с собой в больницу, то говорил расплывчато: «Пора идти, собирайся».
Эйлин быстро сообразила, что вслух маму вспоминать не следует. Все-таки однажды вечером, недели через две после того, как установился новый порядок, она рискнула несколько раз подряд заговорить на запретную тему — проверить реакцию отца.
— Хватит! — рявкнул он, вставая из-за стола. — Посуду помой!
Эйлин видела по лицу, что отец с трудом сдерживает волнение. Он выскочил за дверь, словно ему невыносимо было оставаться в комнате, где только что поминали отсутствующую жену. А раньше ведь они постоянно ругались. Эйлин решила, что ей не понять сложных взаимоотношений между мужчинами и женщинами.
На ней теперь была вся готовка и уборка. Отец давал деньги на покупку еды и походы в прачечную самообслуживания. Овощи Эйлин покупала на одной из немногих оставшихся в округе ферм — ездила туда на велосипеде. Постепенно она наработала собственное меню, вспоминая, что готовила при ней мать: тушеную говядину с морковкой и зеленой фасолью, запеченное мясо, пресный хлеб на соде вместо дрожжей, бараньи котлетки с печеной картошкой. Позже Эйлин взяла в библиотеке кулинарную книгу и попробовала расширить свой репертуар. Однажды она осмелилась приготовить лазанью и в отчаянии стукнула кулаком по столу, когда все тесто расползлось, — столько работы насмарку!
Вечером она делала уроки при свете настольной лампы, а потом сидела на полу и строила карточные домики или уходила к Шмидтам, соседям сверху, — смотреть телевизор и дивиться тому, что бывают семьи, где мама всегда улыбается, а папа откладывает газету, чтобы поговорить с детьми.
В школе она обычно знала ответ раньше, чем другие девочки соберутся поднять руку, но ей не хотелось привлекать к себе внимание. Если бы можно было выбрать по желанию любую волшебную способность, она бы выбрала способность превращаться в невидимку.
Однажды отец взял ее с собой в Джексон-Хайтс. Он остановил грузовичок у громадного кооперативного жилого комплекса, почти на весь квартал. Они спустились в полуподвальный этаж, в квартиру управляющего, одного из приятелей отца. Из окна полуподвальной кухни, забранного железной решеткой, можно было смотреть наружу на уровне земли. Там росла трава — ослепительно-зеленая. Эйлин спросила, можно ли ей погулять.
— Гуляй, только по траве не ходи, — сказал знакомый отца. — Это даже здешним жильцам не разрешается. Они мне хорошие деньги платят, чтобы этими газонами не пользоваться!
Они с отцом засмеялись — Эйлин не поняла почему.
Соединенные между собой корпуса замыкали собой обширный газон, а по краю газона шла низенькая чугунная ограда — ее легко можно было перепрыгнуть. Вокруг газона и поперек, рассекая его надвое, вела дорожка, вымощенная аккуратно уложенным кирпичом. Эйлин несколько раз обошла два меньших прямоугольника и оба их вместе, слушая, как чирикают среди ветвей птицы и листья шелестят на ветру. Газовые фонари замерли, как часовые, словно охраняя все то великолепие, которое им предстоит освещать вечером. Здесь было удивительно спокойно. Не мельтешат машины, не толпятся прохожие, нагруженные покупками. Прошла одна старушка и, помахав Эйлин рукой, скрылась в доме. Эйлин готова была хоть всю жизнь прожить вот тут, во дворе, разглядывая окна с красивыми занавесками. А по траве можно и не ходить. Вдруг кто-нибудь позовет в гости — тогда Эйлин увидит сверху весь газон целиком. В окне на втором этаже включили свет. Можно было отлично разглядеть всю комнату. Старинные напольные часы и резной буфет благосклонно взирали на миску на столе. Эйлин, даже не видя, знала, что в миске — ее любимые фрукты.
Люди, живущие в этом доме, разгадали какую-то важную тайну жизни, а она, Эйлин, нечаянно подсмотрела их секрет и теперь знает, что есть на свете места, где живет больше счастья, чем в других, обычных домах. Если не знать об этом, то можно довольствоваться тем, что у тебя есть. Эйлин представились другие такие же дома, спрятанные за деревьями и высокими заборами: люди, которые там живут, никому не открывают своих тайн.
Когда у ее туфель протерлись подметки, отец, в блаженном неведении о тонкостях женского гардероба, купил ей новые — ботинки навозного цвета, наверняка мальчишеские. Эйлин отказалась их надевать, и тогда отец конфисковал старую пару, так что выбора у нее не осталось. Назавтра она пожаловалась, что другие девочки над ней смеются.
Отец сказал:
— Это лучше, чем ходить босиком. Они, по крайней мере, теплые.
В ее возрасте, прибавил отец, он бы радовался и поношенным ботинкам, не то что новым.
— Если бы мама была здорова, она бы меня не заставляла такое носить! — сказала Эйлин с горечью.
— Да, но она не здорова. И сейчас ее здесь нет.
Голос у него чуть дрожал, и от этого Эйлин стало так страшно, что больше она не спорила.
На следующий вечер отец принес домой изящные туфли, отливающие перламутровым блеском.
Сказал:
— Чтобы не было больше разговоров.
Мистер Кьоу приходил домой поздно, хотя всегда трезвый и неизменно вежливый, будто он только что к ним переехал, хотя на самом деле жил здесь с тех пор, как Эйлин исполнилось два года.
Она завела привычку готовить и на него тоже, а тарелку приносила к нему в комнату. Он открывал дверь с улыбкой и благодарил за еду. Отец ворчал, что надо бы с него за это брать дополнительно.
У мистера Кьоу среди совершенно седых волос оставалась одна черная прядь, словно кто-то мазнул дегтем. Дома он снимал свой твидовый пиджак с обтрепанными обшлагами, подворачивал рукава и слегка распускал галстук.
У него начались приступы кашля. Однажды ночью Эйлин принесла ему чаю, в другой раз — микстуру.
— Просто мне свежего воздуха не хватает, — говорил мистер Кьоу. — Надо побольше гулять.
Несмотря на кашель, он все еще умудрялся играть на кларнете. Эйлин уже не скрывала, что слушает. Она устраивалась на полу рядом с его дверью, прислонившись спиной к стене, и учила уроки. Иногда еще насвистывала в такт.
Однажды вечером отец молча сидел на диване, с каким-то тревожным лицом. Эйлин, не глядя на него, села на свое обычное место у двери мистера Кьоу. Бормотание в отопительных батареях и звуки кларнета сливались в единую мелодию, не лишенную своеобразной гармонии. Эйлин нечаянно встретилась глазами с отцом, и ей стало не по себе — обычно он на нее не смотрел. Она уткнулась в книгу — «Сказки братьев Гримм» с чудесными иллюстрациями: мистер Кьоу ей подарил накануне. Отец помрачнел, когда узнал. Чуть позже, Эйлин видела, он постучался к мистеру Кьоу и вручил ему деньги.