«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!
Шрифт:
Весь день 7 ноября работники политотдела дивизии находились в частях. Беседовали с бойцами, читали газеты, проводили партийные и комсомольские собрания. О том, что в Москве в этот день был традиционный парад на Красной площади, узнали вечером – в Ефремове слушали по радио выступление Сталина, записали его от руки и быстро распространили по частям. Эта весть, что в такое тяжелейшее время, когда враг у Москвы, все же был парад, всколыхнула даже самых равнодушных и уставших. «Под Москвой должен начаться перелом в войне!» – эти слова Сталина, его непреклонная уверенность в Победе
– Какой подъем у людей! – сказал Кутузов Гришину, вернувшись поздно вечером в штаб. – Я такого еще не видел! Даже бойцы говорят, что чувствуется перелом. Почти семьдесят заявлений в партию за один день! Даже спрашивают: почему стоим, а не наступаем?
Полковник Гришин только что закончил подписывать наградные листы. Было их двадцать один, в основном на связистов, героев боя в Гремячее – Трояновский.
– Подпиши наградной на Михайленко, – сказал Гришин.
– К ордену Ленина? Хороший парень, сегодня тоже заявление в партию написал, – отметил Кутузов. – Туркин, Филипченко – к Красному Знамени? Достойны оба.
Подписав остальные наградные листы, Кутузов сказал:
– Теперь хоть есть на чьих примерах воспитывать. Это же очень важно, когда в дивизии свои герои. А то пятый месяц воюем, и ни у кого наград нет.
– Завтра же отвези в военный совет армии и скажи, чтобы по возможности не задерживали, – сказал Гришин.
Он понимал, что этих награжденных еще мало, в действительности следовало бы наградить в десятки раз больше. Многие погибли героями в такое время, когда было не до наград, часто наградные и писать было некому, потому что в подразделениях погибли все командиры, случалось и так, что не умели и описать факт подвига.
Многие бойцы, честно воевавшие с первых дней и имевшие на своем счету по десятку уничтоженных гитлеровцев, считали, что ничего особенного они не сделали. Это как работа, только с военной спецификой. Затем они и воюют, чтобы фашистов бить. А новые командиры, пришедшие в дивизию недавно, не подавали наградных листов, потому что еще плохо знали людей, а часто и не догадывались спросить, как они воевали месяц-два назад.
– Впредь позаботьтесь и доведите до всех командиров и политработников, чтобы ни один факт отличия или подвига не оставался без внимания, – сказал Кутузову Гришин, – а то ведь у нас как бывает: уничтожил в одном бою десяток – герой, а за два месяца нащелкал три десятка – не замечаем.
Еще несколько дней после октябрьских праздников в полосе дивизии было тихо, и полковник Гришин ежедневно прочитывал в боевых донесениях из полков одни и те же фразы: «Противника на участке обороны нет… Потерь нет… Политико-моральное состояние личного состава хорошее… Боеприпасы есть. Продукты есть». «Еще бы недельку такого затишья…» – мечтал Гришин.
Из-под Тулы прибыла группа командиров 409-го полка во главе с майором Князевым. Из окружения они вышли организованно, с оружием, более четырехсот человек, но по приказу местного командования весь рядовой состав был влит в действующие под Тулой части, и в Ефремов приехали лишь человек тридцать среднего комсостава. Так по существу, полк предстояло формировать заново, и даже при самых лучших темпах раньше чем к 1 декабря он не мог быть боеготов.
Никакого пополнения за эти дни стояния на Красивой Мече дивизия не получила, не считая нескольких десятков человек из расформированного батальона аэродромного обслуживания.
Еще 7 ноября от полков в направлении Корсаково были высланы разведгруппы, а утром 12-го полковник Гришин получил донесение, что видели немецкую разведку. Вечером этого же дня один из комбатов прислал в штаб дивизии срочное донесение, что видели движение групп немецких танков – двадцать, десять и двенадцать машин.
В этом же донесении Гришин прочитал, что через боевые порядки стрелкового батальона прошли подразделения 6-й гвардейской дивизии. «Мы не удержали, а вы и тем более», – цитировал комбат слова одного из командиров гвардейцев. Гришин ревниво усмехнулся: «Как будто гвардейцы – значит какие-то особые». И распорядился привести все части дивизии в полную боевую готовность.
С утра 13 ноября он еще раз объехал всю полосу обороны дивизии, тщательно осматривая в бинокль серый горизонт. Занесенные снегом поля казались безжизненными, но свинцовые облака на западе словно предвещали что-то грозное и страшное.
А утром 14-го полковнику Гришину позвонил майор Гогичайшвили и словно оглушил:
– Немцы! Пытались прорваться с ходу. Колонна в пятьдесят автомашин, через Яблоново.
– Ну и как?
– Пять автомашин уничтожили из сорокапяток, остальные развернулись и отошли. Противник готовит вторую атаку.
– Танки видел?
– Нет, только машины. Но засекли и минометы.
– Держись, назад ни шагу, – строго сказал Гришин.
Он положил трубку на телефонный аппарат, встал и начал быстро-быстро ходить взад-вперед по избе. «Думали с налету, нахалы… Неужели не знают, что здесь дивизия развернута? Хотя, по их понятиям, здесь не больше батальона. Надо ждать и танки, – Гришин вспомнил донесение о трех замеченных группах танков противника. – Вся надежда сейчас на артиллеристов…»
Около 11 часов дня лейтенант Георгий Зайцев, командир взвода управления батареи старшего лейтенанта Николая Белякова, находившийся с разведчиком и телефонистом у шоссе на западном берегу Красивой Мечи, доложил комбату по телефону:
– Товарищ старший лейтенант! Вижу двенадцать танков. За ними автомашины с пехотой, много, трудно сосчитать.
– На каком расстоянии от тебя? – спросил комбат.
– Полтора километра.
– Давай данные для стрельбы.
Зайцев, быстро подготовив данные для стрельбы, передал их комбату. Танки приближались, хорошо стал слышен утробный рокот их моторов. Ровной цепью сползавшие по склону на позицию батареи, они медленно увеличивались в размерах.
– Страшно? – услышал Зайцев в трубке голос Белякова. – Ничего, не дрейфь. Сейчас начнем, и все пройдет.
Зайцеву действительно было страшно, потому что впереди только немцы, а свои – далеко и сзади. Эти несколько минут ожидания, когда танки подойдут поближе, казались ему бесконечными.
– Даю первый залп. Корректируй! – услышал Зайцев по телефону.
Чуть впереди танков встали шесть разрывов.
– Даю поправку! – Зайцев почувствовал, как проходит нервная дрожь.
После нескольких залпов по ним танки стали разъезжаться в стороны, но потом все же упрямо поползли вперед, оставляя за собой облака снежной пыли.