«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!
Шрифт:
Вечером 19 декабря к капитану Шапошникову разведчики привели двоих мальчишек. Они, перебивая друг друга, начали торопливо рассказывать:
– Дяденька командир, в соседнем селе немцев полно, пьянствуют, Рождество свое справляют… И часовых у них нет…
– Как называется село?
– Прудки. Там у нас совхоз «Власть труда».
Шапошников достал планшет с картой. Прудки были в стороне от маршрута полка, в полосе соседней дивизии.
– Соблазнительно расправиться с ними, Александр Васильевич, – сказал ему Гогичайшвили, когда
– Роты ушли далеко вперед, пока заворачиваем, потеряем время, – с сожалением сказал Шапошников.
– Батарея у нас с собой, обоз, наконец, связисты, штабные. В разведку я пойду сам, раз такое дело, а вы все же заверните одну роту. Вольхин как раз идет на правом фланге. И выводите всех на исходный. Я вас встречу, – сказал Гогичайшвили.
К двум часам ночи деревня с немцами была обложена с трех сторон. Несмотря на позднее время и тридцатиградусный мороз, гитлеровцам было весело: из деревни доносились пьяные гортанные крики, звуки губных гармошек.
– Их здесь не меньше сотни! – сказал Шапошникову Гогичайшвили, лично ходивший с группой бойцов в разведку. – Караулов нет, полная беспечность. Видимо, считают, что фронт где-то далеко впереди.
– Так оно и есть, – ответил Шапошников. – Это мы опять от соседа справа оторвались, а перед ним у немцев оборона была.
– У тебя все готово?
– Орудия расставил, люди ждут приказа.
– Тогда начинаем. Учти, что гуляют они в основном в школе, в центре села.
Майор Гогичайшвили дал красную ракету, и с трех сторон на село поднялись редкие цепочки его бойцов. От артиллерийских выстрелов, ударивших по старой бревенчатой школе, немцы, и без того то и дело что-то пьяно выкрикивавшие, заорали еще громче. Гармоники сразу смолкли, а в винтовочный треск и пулеметные очереди вплелись несколько автоматов. Артиллеристы батареи лейтенанта Беззубенко из немецких же орудий били прямой наводкой по окнам, из которых раздавались редкие ответные выстрелы. Минут через пятнадцать немцы отстреливались только из школы.
Капитан Шапошников, быстро обойдя своих людей, блокировавших немцев в школе, и найдя майора Гогичайшвили, стрелявшего по окнам из ручного пулемета, лег на снег рядом с ним.
– Обложили надежно, товарищ майор. Плохо, что эти две избы мешают, а то разнесли бы их из орудий. Да и орудия, как нарочно, застряли в сугробе, никак не вытащат.
– Надо попробовать без орудийной стрельбы. Спасти школу! – сказал Гогичайшвили. – Опять полезли! – Он открыл огонь по группе немцев, выпрыгнувших из окон. Тела их, еле видимые в ночи, распластались на темно-сером снегу.
Несмотря на внезапность и первый успех, расправиться с блокированными немцами оказалось не так-то просто. Хмель с них сошел быстро, и сопротивление становилось все более организованным. Несколько раз гитлеровцы пытались контратаковать, но пулеметчики метким огнем заставляли их возвращаться в здание.
Только часа через два на прямую наводку к школе удалось выкатить два орудия.
– Товарищ майор, у нас все готово! – подошел к Гогичайшвили политрук батареи Иванов.
– Отставить! В здании женщины и дети! – резко сказал он. – Слышите – плачут. Надо что-то придумать…
– А давайте сделаем вид, что поджигаем. Тогда, может быть, и сдадутся, – предложил Иванов.
Несколько бойцов с охапками соломы подползли к торцу школы и зажгли ее, но так, чтобы само здание не загорелось.
– Эй, кто там! Женщины! – закричал Иванов. – Скажите немцам, что сейчас всех вас сожжем, если они не сдадутся!
В школе начался истошный бабий вой.
– Да как же им, иродам, сказать!
– Ну, растолкуйте как-нибудь!
Уговоры женщин на немцев подействовали. Да они и сами, видимо, убедились. что отсюда им не вырваться. Через несколько минут в окно вылез немец с белой тряпкой и закричал:
– Эй, рюс! Плэн! Плэн! Нихьт эршиссен!
– Выходи без оружия!
Человек двадцать немцев тенями вышли из дверей и с поднятыми руками встали у стены. За ними вышли несколько женщин с плачущими от страха детьми.
Шапошников посмотрел на часы: «Часов пять провозились! Скоро восемь…»
Пленных обыскали, построили в колонну по два.
– Иванов, где Беззубенко? – Шапошников окликнул политрука батареи, стоявшего в группе бойцов, смотревших на пленных.
– Пошел остальные орудия вытаскивать.
– Эти два орудия поставьте на восточную окраину деревни, и смотреть в оба, не спать, – приказал Шапошников.
Предупреждение Шапошникова оказалось своевременным. Не успели повара накормить людей, как прибежал наблюдатель и доложил, что к деревне с востока идет колонна немцев.
– Приготовиться к бою! – дал команду майор Гогичайшвили. – Пулеметы – за мной!
Шапошников посмотрел на колонну в бинокль: не меньше роты, тянут орудие. Несколько саней.
Обойдя занявших оборону по окраине деревни своих людей, Шапошников заметил, что командир полка опять лежит за пулеметом. Сам он залег с сержантом Петровым.
– Сколько у тебя на сегодня, Михаил? – спросил его Шапошников. Петрова, лучшего пулеметчика полка, он хорошо знал и уважал за хладнокровие и мастерство.
– Сегодня тринадцать, а всего – к ста подходит, – поправляя прицел, ответил Петров.
Майор Гогичайшвили дал длинную очередь по растянувшейся колонне, тут же быстро защелкали выстрелы из винтовок, заработал и пулемет Петрова.
Немцы, не ожидавшие, что деревня занята противником, и попавшие под прицельный пулеметный огонь, частью сразу побежали в ближний овраг у леса, частью залегли. Но через минуту-другую и эти, сориентировавшись в обстановке, бросив орудие и обоз, поползли к оврагу.
– Как бы их выкурить оттуда? – Гогичайшвили показал на овраг.
– Местность открытая, подождем. А если и уйдут оврагом, так перехватим в другом месте.
За последние дни это был не первый случай, когда полку приходилось вступать в бои с двигавшимися параллельно колоннами противника. Если замечали это, то по обстановке, или вступали в бой, или спешили до ближайшей деревни – занять выгодные позиции. Поэтому Шапошников и был уверен, что эту рассеянную роту немцев они еще встретят.