Мы никогда друг друга не любили
Шрифт:
— Не бойся… — Даже мое дыхание и голос заставляют ее вздрогнуть. — Ничего не будет. Я просто немного…
Я беру ее руку, вынуждая обхватить ладонью член. Адская пытка. И одновременно самое нереальное ощущение на свете.
Мы сходим с ума. Аврора — лаская мой член рукой. И я — медленно, но неотвратимо рукой подводя ее к оргазму.
Но дороги назад для нас уже нет. И сколько бы я ни верил, что завтра отпущу ее в Канаду, забыв о том, как ее хотел. Сколько бы она ни убеждала себя, что не испытывает ничего, кроме ненависти.
Мы пропали.
Утонули
Растворились в одном оргазме.
И отключились здесь же. На диване в стеклянном аквариуме. Вслушиваясь в медленно приходящие к нормальному ритму сердца.
Аврора прошептала «никогда больше… никогда!».
Но когда я закутал ее в свою рубашку, послушно опустила голову на мое плечо и сладко зевнула.
18. Аврора
У меня больше нет морального права обвинять Островского в чем-либо. Не после вчерашнего. Не после того, как я проснулась с ним на диване в гостиной, одетая только в его рубашку. И пусть он был пьян, но я?! Я-то не выпила ни грамма, нельзя списать все на затуманенный алкоголем разум. Я была совершенно трезва, и хотела бы сказать, что не отдавала отчета в том, что творю, но это было бы лицемерно.
Проснувшись я думаю, что проспала первый рабочий день, но, к счастью, время всего лишь шесть. Я почти не дышу, молясь, чтобы Виктор не проснулся. Его рука по-хозяйски покоится у меня на спине, и приходится выгнуться, как кошка, чтобы сползти с дивана.
Прохладный душ немного успокаивает и отрезвляет. Я смываю с себя запах Островского, ощущение его прикосновений, и снова становлюсь привычной Авророй. По крайней мере, могу себя в этом убедить. Если усилием воли не вспоминать прошедшую ночь, просто о ней не думать, то все как прежде. Почти…
Что надеть в первый день на стажировке у флориста? Деловой костюм глупо, платье — не практично. Я злюсь, потому что понятия не имею, в чем ходят на работу. Надеваю джинсы, белую футболку и спортивный пиджак. Не слишком официально, но и не по-летнему легкомысленно. Не знаю, до какого времени продлится работа, но если до позднего вечера — то может быть прохладно.
Потом я собираю волосы в хвост и долго смотрю на себя в зеркало. Не знаю, чего больше боюсь: новой самостоятельной жизни, того, кто угрожает и оставил ключ, или встречи с Островским. Последнего, я надеюсь, получится избежать. Проскользну мимо гостиной, где он спит, в холл, из подъезда вызову водителя, и уеду. А потом будет поздно говорить о случившемся, мы сделаем вид, будто ничего не было и…
— Тебе вегетарианский рацион или средиземноморский? — вдруг раздается из гостиной.
— Что?
Островский уже не спит, сидит за барной стойкой с ноутбуком, а неподалеку неторопливо готовится свежий кофе. Желудок переворачивается от мысли о еде, но я все еще надеюсь сбежать. Тем более, что Виктор без рубашки, и сейчас это пугает даже больше, чем раньше.
— Спрашиваю, какое питание заказать тебе в полет. Морепродукты, вегетарианское или классическое? Классическое не рекомендую.
О чем он? Я несколько секунд стою в оцепенении, не способная осознать смысл слов бывшего мужа. Потом, с трудом отмахнувшись от новой волны воспоминаний, восстанавливаю в памяти разговор, предшествовавший… всему.
— Я никуда не полечу.
Виктор замирает над ноутбуком. Я готова поклясться, он хмурится!
— Позволь узнать, почему? И прекрати говорить со мной из коридора. Мы вроде бы договорились, что ты улетаешь. Иди сюда и объясни, что не так.
Хочется двинуть ему стулом за этот отеческий тон.
— Мне кажется, это очевидно. После развода я получила четыре миллиона. Их впритык хватает на квартиру в городе поменьше, ну или на крошечную студию на этапе котлована. Жизнь в другой стране на эти деньги я не потяну. И работу не найду, сейчас своих некуда девать, иммигрантка из России — не самый оплачиваемый специалист, тем более, что я ничего не умею. Здесь у меня есть стартовый капитал на жилье и работа — по крайней мере, я надеюсь, она есть с сегодняшнего дня.
Островский морщится, и непонятно: то ли ему не нравится то, что я отказываюсь лететь, то ли просто после пьянки болит голова. Я вдруг вздрагиваю, словно ужаленная: а если он ничего не помнит? Черт… так ведь проще… или нет? Почему я тогда чувствую разочарование?
— Я не предлагал тебе тратить твои деньги. Я оплачу перелет, жилье и все остальное.
— Нет.
— Нет?
— Нет, — твердо повторяю я. — Этот вариант меня не устраивает. Я не стану жить за твой счет, в абсолютной зависимости. Не буду брать у тебя деньги и не позволю распоряжаться моей жизнью.
— О как, — хмыкает бывший муж. — А ничего, что это — меры по обеспечению твоей же безопасности? Или ты уже забыла, как в квартиру кто-то подкинул ключ от гостиницы? Надо запатентовать амнезию как побочный эффект оргазма.
Я стискиваю зубы и чувствую, как краснеют щеки. Помнит.
— Текущих мер достаточно. Ты приставил ко мне охранника, он справляется со своей работой.
— Судя по этому, — Островский машет ключ-картой, — не очень.
Я выхватываю ее из его рук и прячу в карман рюкзака.
— Не хочу это обсуждать. Я не полечу за границу. Здесь у меня только начала налаживаться жизнь. Появились друзья. Я не хочу оказаться в чужой стране на обеспечении бывшего мужа с абсолютным непониманием, как жить дальше и что будет, если ты вдруг решишь, что я и так получила лишнего. Закрыли тему.
— Окей.
Виктор захлопывает ноутбук и поднимается, а я инстинктивно отступаю на несколько шагов.
— И я хочу вернуться в свой отель. Твой охранник может присматривать за мной и так.
— Нет.
— Ну вот видишь, тебе тоже не нравятся мои идеи. Я хочу уехать, но в отель, а не в Канаду. А поеду на работу. У меня первый день и я не хочу опоздать.
— На работу…
Как-то незаметно Островский оказывается рядом со мной. И я снова чувствую нестерпимое желание… забиться в самый дальний темный угол от стыда. Докатилась! Теперь мне рядом с ним СТЫДНО!