Мы никогда не умрем
Шрифт:
Все слова были не те.
«Я хочу сделать так, чтобы тебе было хорошо», — сократил тираду до конечной цели Мартин.
— Ладно. Зачем мне тетка с садом? — примирительно сказал Вик.
Он почувствовал, что друг волнуется. Это было необычно. Мартин ведь, наверное, его любит. Правда Вику было бы достаточно той любви, которая становилась светящейся рыбкой в темноте. Другой он не понимал. Была, правда, еще мать. Но ее любовь была какой-то животной, на грани одержимости, и этим отталкивала. А Мартин… заботился. И мир правда становился лучше. Вик твердо
«Мы попросим у нее помощи. И посмотрим, как там все устроено», — туманно ответил Мартин.
— Пойдем завтра. Мартин?.. Там в ведре три картошки видел, ты с ними умеешь что-то делать?
«Разберемся», — вздохнул он.
Разговор оставил тягостный осадок намечающегося противоречия. Мартин тоскливо думал о том, что ему хотелось бы дать Вику ту ласку, что он не получал от отца. Что он плохо умеет умещать тепло в слова, но научится. Обязательно. А пока он сделает так, чтобы мальчик нормально питался.
А Вик думал, как же это несправедливо, что Мартин не любит отца. Что в этом мире все неправильно, отец почему-то не хочет любить мать, Мартин отца, а мать не любила Леру. Лера любила только его. А он любил их всех. Но почему-то они никак не хотели мириться.
«Вик? Тебе легче, когда ты плачешь?» — осторожно спросил Мартин.
— Нет, — прошептал он, вытирая предательские слезы.
«Врешь. Не надо плакать. Прости, я… я хорошо отношусь к твоему папе. Правда. И ты, я уверен, скоро увидишься со своей сестрой. И когда-нибудь у тебя будет хорошая, дружная и любящая семья, я обещаю», — через силу соврал Мартин, впрочем, не выдав себя.
— Но не сейчас, да?..
«Наверное… но не из-за меня. Правда. Ты мне веришь?»
— Верю.
Мартину нельзя было не верить.
Даже когда он врал.
…
— Мартин? Мартин, ты меня слышишь?
«Да. Что случилось?»
— Ты видел мою сестру?
«Я… тоже ее помню. Она красивая и добрая девочка. Я уверен, она скоро тебе напишет», — ответил Мартин.
На самом деле воспоминания о Лере горчили и тянули тоской. Но не потому, что Мартин чувствовал к ней хоть тень любви Вика и от этого скучал по незнакомому ребенку.
Он вспоминал ее похожей на мокрого воробья. Она была маленькая. Худая, лохматая, большеглазая и действительно красивая. Но в памяти Вика она осталась с неподходящей, слишком взрослой, печатью обреченности на лице. Такой Вик запомнил ее, уезжая.
— Я… я по ней скучаю. Мне ничего не хочется. Все… противно. И неправильно. Ты не думай, что я трус. Я там, дома, темноты тоже боялся. Но я был старший, должен был ее защищать. А теперь мы оба боимся, она там, я здесь и… все неправильно.
Вик подавился тирадой, уткнулся носом в острые колени и заплакал.
Мартин медленно досчитал до десяти, давая себе время подобрать слова. Что он, значит, повел себя, как все окружающие мальчика взрослые? Отец ведь тоже думает, что заботится о нем на свой манер.
«Послушай. Послушай меня. Я про этот мир еще мало знаю. Но понял, что он несправедлив. Но это не значит, что он жестокий и плохой. Он очень красивый, только… не всегда правильный. Но я правда стараюсь сделать его для тебя лучше. Не могу вернуть тебе сестру. Но я верю, что вы друг друга не забудете. И будете очень-очень любить. И встретитесь скоро… Вот, смотри».
На этот раз Мартин не был уверен, что у него получится. Но у Вика хорошее воображение. Он видел дракона в небе, а значит…
Лера сидела на краешке кровати, кутаясь в плед. Ее лицо светилось тысячей синих огоньков. Они смотрели друг на друга, и монстр с тысячей глаз, притаившийся в коридоре, лопнул, как мыльный пузырь, не оставив темного, липкого следа на стенах и полу.
Мартин чувствовал нарастающую, морозную дрожь, но упрямо заставлял себя вспоминать этот чужой образ, заставив его двигаться, протянуть руку и коснуться кончиками пальцев протянутой ладони Вика.
В ту же секунду образ погас.
— Мартин?
«Прости, я не смог дальше».
— Спасибо, — серьезно сказал Вик, закрывая глаза.
Действие 4
Правила игры
— Ладно. На будущий год поедем вместе, сам увидишь… Там ты хоть человеком станешь.
— А сейчас я кто? — спрашивал Генка.
— Сейчас ты так… так просто, — отвечал отец без улыбки.
Даже серые светлые глаза не улыбались.
И Генкины глаза, такие же серые и светлые, не улыбались тоже. В. Крапивин.
Утро началось с грохота.
Мартин проснулся первым. Поднялся с кровати, накинул рубашку и медленно открыл окно.
«Мартин, не надо, вдруг папе там плохо?..» — раздался испуганный голос.
Впрочем, вернуть себе контроль над ситуацией Вик не попытался.
— Да нет, Вик, ему там очень хорошо. Только нам с тобой там лучше сейчас не появляться, — процедил Мартин, быстро шнуруя ботинки.
«Что с ним?..»
С кухни раздалась нечленораздельная брань и частые, гулкие удары. Мартин поморщился — судя по звуку, Анатолий колотил по стене кастрюлей.
Мелькнула мысль о том, чтобы спуститься и посмотреть. Показать Вику отца в самом неприглядном свете. Разбить его авторитет. Потому что сама мысль о том, что Вик слушается и едва ли не боготворит помешанного алкоголика ужасала.
Но Мартин не стал. Вик любит отца, и еще не способен оценивать опасность или мыслить категориями «собственное достоинство», «честь», «благородство». Он просто бросится к отцу, и, скорее всего, пострадает. Вместо этого Мартин вытащил из-под кровати сумку, собранную как раз на такой случай, и закинул на плечо.