Мы отстаивали Севастополь
Шрифт:
— А когда же спать лектору? — подает кто-то реплику.
— Это пусть решит сам товарищ Максимович, аудитории у нас открыты круглые сутки.
Так состоялось наше знакомство с агитатором-пропагандистом Алексеем Георгиевичем Максимовичем, который скоро стал известен всем воинам Севастополя. Моряки полюбили его не только за глубокие знании, страстную убежденность, с которой он читал свои лекции — яркие, воодушевляющие, — но и за бесстрашие. Ни пули, ни снаряды не могли остановить этого неутомимого пропагандиста. Его видели и в землянках, и в окопах переднего края. Всюду он находил возможность
К 8 часам прибывает вновь созданный первый батальон. К нашей радости, в нем оказывается не две, как обещал Леонов, а три стрелковые роты, правда сокращенного состава, всего по 120 человек. Люди здесь собраны с разных кораблей и частей гарнизона, а основной костяк офицерского состава — наш, бригадный. Командует батальоном капитан Просяк, ночью принимавший участие в его формировании. Вместе с батальоном прибыл комиссар бригады Ехлаков. Мы с ним решаем послать новое подразделение на штурм «пулеметной горки».
— Я сам поведу батальон! — заявляет комиссар. — Вот увидишь, высота будет нашей!
Бойцы бригады готовятся к новому дню тяжелой войны. Телефонисты проверяют линии связи. На батареях матросы протирают снаряды и мины, чистят прицелы и панорамы, тщательно маскируют орудийные дворики. В стрелковых окопах мелькают лопаты: бойцы поправляют разрушенные укрепления, углубляют ходы сообщения.
Матросы и в окопы перенесли корабельные порядки. Дежурство несут по сменам, называя их вахтами. Если нужно работать всем, «играют аврал». Распределение бойцов по постам зовут боевым расписанием. Тесные сырые землянки величают кубриками, походные кухни — камбузами, поваров — коками. Никогда не скажут «скамейка», обязательно — «банка». Сейчас носят все защитную одежду, но в отворотах гимнастерок, курток, шинелей [92] — непременные голубые полосы тельняшки. Обычно бойцы в пилотках и касках, но в момент атаки все оказываются в бескозырках — и где только они их прячут до этого? Надо сказать, легендарная матросская бескозырка с развевающимися лентами отлично служит нам: вид ее пугает гитлеровцев не меньше, чем матросские штыки и гранаты.
...Противник молчит. Первый батальон трогается в путь. Лесными тропинками и просеками он в обход приблизится к флангу гитлеровцев на северных скатах «пулеметной горки». Впереди шагает комиссар бригады Ехлаков. Он в каске, телогрейке. На груди автомат.
События дальше развивались стремительно. Ехлаков действовал смело и в то же время осторожно. Раздвигая густые заросли кустарника, он выходил на открытое место, осматривался и только после этого давал знак следовать за ним. И все же на противника он наткнулся неожиданно. Раздалась автоматная очередь. Комиссар залег и подозвал к себе командира роты Мельникова:
— Расставь пулеметчиков. Будем выбивать немецких автоматчиков.
В это время, как было договорено, наш артиллерийский дивизион и минометы открыли огонь по восточным скатам высоты. Это отвлекло внимание гитлеровцев. Пулеметчики Мельникова выдвинулись вперед и обстреляли кусты, где засели вражеские автоматчики. Командир батальона капитан Просяк развернул первую и вторую роты и начал атаку. Третья рота оставалась пока во втором эшелоне.
Ехлаков опять шел первым. Бойцы бежали, чтобы опередить и прикрыть его. К 14 часам вся высота была занята первым батальоном. Сдержал свое слово комиссар!
Противник не хотел мириться с потерей такой выгодной позиции. Он открыл ураганный огонь из всех видов оружия, имевшихся у него на этом участке. Враг наносил удары по самой высоте и по артиллерийским и минометным позициям бригады. Не считаясь с потерями, немцы настойчиво лезли на высоту. Батальоны Просяка и Гегешидзе одну за другой отбивали эти яростные атаки. На правом фланге завязалась рукопашная схватка, командир одиннадцатой роты лейтенант Николай Исаев и политрук лейтенант Василий Дудник выскочили из [93] окопчика, откуда они руководили боем, и бросились в самую гущу рукопашной.
— За Родину, за Севастополь! — кричал Дудник, держа в высоко поднятой руке взведенную гранату. Исаев бежал рядом, крепко сжимая винтовку. Бойцы роты дрались ожесточенно. Каждый сознавал, что сейчас он выполняет самый высокий долг перед Родиной, и бесстрашно бросался на врага. Жаркий бой не стихал и на участке первого батальона. Капитан Просяк был тяжело ранен. В командование батальоном вступил командир третьей роты лейтенант Иван Максимович Мельников. И без того немногочисленное подразделение потеряло уже десятки бойцов.
Понесли потери и артиллеристы и минометчики. На 42-й батарее на первом орудии из всего расчета остался один краснофлотец Яков Арсук. Он сам заряжал пушку, сам ее наводил и производил выстрел. Командир батареи молодой лейтенант ругал своего помощника за несогласованную стрельбу батареи. Он, конечно, не видел, что у орудия управляется всего лишь один боец. Вскоре эта пушка совсем замолчала: был тяжело ранен последний комендор — краснофлотец Арсук.
На всем протяжении Севастопольского фронта шли тяжелые бои, но активнее всего фашисты действовали против третьего сектора.
К 15 часам к командному пункту бригады подошла еще одна новая рота. Она только что прибыла из тыла бригады, с Корабельной стороны. Ее привел старший лейтенант Харламов. В роте насчитывалось всего лишь 60 человек.
Я решил повести роту на высоту сам. Построив личный состав в две шеренги, обратился к бойцам, рассказал им всю правду. Мои слова, видно, затронули бойцов. Впоследствии они не раз напоминали мне эти слова в своих письмах:
— У нас есть два пути. Первый вперед — победа или смерть. А другой назад — только смерть!
Рота смело вступила в бой, вышла на «пулеметную горку», и первый батальон, в состав которого она влилась, остановил на своем участке продвижение врага. В том бою был ранен в ногу комиссар Ехлаков.
Положение на фронте бригады было восстановлено, и я решил возвратиться на свой командный пункт. [94]
Уже смеркалось. Я медленно шел по узкой просеке, перебирая в памяти события дня. Вдруг вблизи раздалась длинная автоматная очередь, за ней другая, третья, и тотчас же рядом послышались частые щелчки — так хлопают пистоны детского пистолета. Я сбежал с просеки. Автоматные очереди преследовали меня. Что за черт! Неужели свои по мне стреляют? И только когда треск автоматов стих за спиной, понял, что я зашел в сторону противника и был обстрелян разрывными пулями.