Мы – русские! Суворов
Шрифт:
За обедом шел разговор о трудностях узнавать людей.
«Да, правда, – сказал Суворов, – только Петру Великому предоставлена была великая тайна выбирать людей: взглянул на солдата Румянцева – и он офицер, посол, вельможа. А тот за это отблагодарил Россию сыном своим, Задунайским. Вот мои мысли о людях: вывеска дураков – гордость; людей посредственного ума – подлость; а человека истинных достоинств – возвышенность чувств, прикрытая скромностью».
Многие очень ошибались,
При присоединении к нашей армии 3500 сардинских войск Суворов хотя и знал точное число, но, несмотря на то, он подходил к каждому из присутствовавших с вопросом о числе их. Всякий отвечал наобум. Один – 5000, другой – 200, а некто – 20 000.
«Ах, помилуй Бог, как ты щедр!» – вскрикнул Суворов и отскочил от него.
Но один генерал объявил истинное число. Тотчас шепнул Суворов своему адъютанту, чтобы пригласил этого генерала к обеденному столу. За завтраком потчевал его из своих рук редькою, что у него почиталось особенным отличием.
Суворов часто говаривал, что не дурно иногда спросить у служивых, с кем они хотят воевать. Они знают и не ошибаются в своих начальниках. Так, однажды надо было отрядить для нападения на неприятеля два батальона. Он подослал спросить, за кашицею, солдат одного полка, с кем бы они хотели поработать? Все в один голос назвали фамилию полковника, несмотря на то, что, по-видимому, в том полку были гораздо достойнейшие. Суворов тотчас исполнил их желание, и дело увенчалось успехом.
Отъезжающий в Рим английский путешественник был у Суворова и спросил его, не сделает ли он ему каких-нибудь туда поручений? Суворов отвечал: «Зачем вы туда едете? Вы, по пословице, в Риме будете, а папы не увидите. Он в руках разбойников. Но поезжайте. Рим останется Римом и без похищенных статуй Аполлона и Лаокоона. Пока Тибр его орошает, память величия его не исчезнет. Кланяйтесь от Скифа Капитолию и теням великих бессмертных. Скажите им, что он плачет, не видя их потомков, а только лишь выродков».
Отдавая английскому курьеру письмо к адмиралу Нельсону, Суворов сказал: «Кланяйтесь другу моему, Нильскому герою, сказавшему накануне Абукирского сражения: «Завтра я – или лорд, или ангел».
В Дерите явился к Суворову какой-то его старый сослуживец. Суворов обрадовался, разговорился с ним и вдруг спросил: «Какие будут станции от Дерпта до Риги?» Не зная названия их, но зная, что немогузнайство рассердит старика, сослуживец важно отвечал:
– Первая Туртукай, вторая Кинбурн, третья Измаил.
– Помилуй Бог! – важно сказал Суворов. – Видно, названия переменили. А за Ригой что?
– Там первая Милан, вторая Турин, третья Париж.
– Ох, да как же ты географию знаешь хорошо! – сказал Суворов и потрепал по плечу старого знакомого.
У Суворова
Узнав, что французский главнокомандующий Шерер сдал свое начальство генералу Моро и удалился в Париж, Суворов сказал: «И здесь вижу я перст провидения. Мало славы было бы разбить шарлатана. Лавры, которые похитим у Моро, будут лучше цвести и зеленеть».
Мелас выразил сомнение, когда Суворов изъяснил ему свой новый план.
– Знаю, что вы генерал vorw"arts (вперед), – сказал он Суворову.
– Полно, папа Мелас, – сказал Суворов, – правда, что «вперед» – мое любимое правило, но я и назад оглядываюсь.
Мелас спорил не долго. Вникнув во все распоряжения Суворова, он с восторгом воскликнул:
– Где и когда успели вы все это обдумать?
– В деревне. Мне там было много досуга, зато здесь думать некогда, а надобно делать, – отвечал Суворов.
Почти все письма Суворова содержат в себе черты характеристические. В 1796 году писал он к российскому послу в Вене, графу Андрею Кирилловичу Разумовскому, о тогдашней войне австрийцев с французами. Рассуждения свои заключал он следующими словами: «Хоть бы один день посмотреть на военные действия дал бы здешний праздный год».
В Павии приглашали Суворова посетить университетскую библиотеку, но он отговорился недосугами и, обратясь к секретарю своему Фуксу, сказал: «Сходи посмотреть этот макулатурный магазин. Сколько миллионов гусей должны были поставлять свои перья? Какой чернильный океан должен был разлиться, чтобы белое сделать черным? Но скажи им, что Суворов в Варшаве не был Омаром в Александрии, что Суворов не сжег библиотеки, но поднес плод оружия отечеству».
У Суворова собралось много знатных французских эмигрантов, которые взапуски говорили о своих пожертвованиях в пользу несчастного короля. Суворов прослезился при воспоминании о добродетельном государе, падшем от злодейской руки своих подданных, и сказал: «Жаль, что во Франции не было дворянства. Этот щит престола защитил в Стрелецкий бунт нашего помазанника Божия».
После этого все эмигранты замолчали.
Суворову доложили о приходе портного для снятия с него мерки мундира Сардинского генералиссимуса. Он тотчас спросил: «Какой он нации? Если француз, то я буду говорить как с игольным артистом. Если немец, то как с кандидатом, магистром или доктором мундирологического факультета. Если итальянец, то как с маэстро или виртуозо на ножницах».