Мы с королевой
Шрифт:
— А имелась ли в непосредственной близости свинья, — прервал его Тони Ригглсуорт, — четвероногая свинья?
— Нет, сэр, я полагаю, клич Тека «Убить свинью!» означал, что он подстрекает своих сообщников умертвить констебля Лэдлоу.
— Чушь, — сказала на весь зал королева.
Ригглсуорт немедленно накинулся на нее:
— Сударыня, это вам не какая-нибудь новомодная театральная студия. Здесь участие аудитории не поощряется.
Оливер Мередит Лебатт перестал исследовать отложения серы в собственных ушах и приложил чумазый палец к губам, показывая королеве, что ей лучше помолчать. Хотя ее захлестывали
Слушание продолжалось; вышло солнце и осветило подсудимых со спины, отчего вся троица стала похожа на ангелов, спустившихся с небес.
Оливер Мередит Лебатт неуклюже поднялся, уронил папки с бумагами и писклявым голосом, пришепетывая, обратился к своим подопечным, причем перепутал их имена, показания и вообще разом восстановил против себя весь суд. Присутствовавшие изумились, когда после небольшого перерыва Тони Ригглсуорт объявил, что дела всех троих обвиняемых передаются в Высокий суд, однако при соблюдении определенных условий их могут и выпустить под залог.
Оливер Мередит Лебатт торжествующе вскинул сжатую в кулак руку — будто только что выиграл нешуточное дело в Олд Бейли [25] . Он оглянулся, ожидая услышать поздравления, но никто к нему не бросился, и он, собрав бумаги, нетвердой походкой засеменил из зала суда, торопясь продолжить заигрывания со Сьюзан Белл, в которую уже почти влюбился.
Чарльз настоял, чтобы ему разрешили остаться в зале и присутствовать на слушании следующего дела. За кражу черного пластмассового набалдашника Ли Крисмас был приговорен к двум месяцам тюремного заключения. Перед тем как спуститься вниз отбывать срок, Ли крикнул:
25
Общепринятое название Центрального уголовного суда в Лондоне
— Передай нашей мамке, Чарли, пусть не волнуется.
Тони Ригглсуорт не замедлил откликнуться на это, объявив, что здесь суд, а не экспедиторская с посыльными.
Когда они вышли из здания суда и двинулись по необычно тихой улице, Тони Тредголд предложил зайти в кафе в магазине «Бритиш хоум сторз» и отметить это дело чашкой чая, а уж потом отправиться на автобусе к себе в переулок Ад. Глядя на все три парочки, входившие в кафе перед нею, королева остро ощутила свое одиночество. Уилф положил ладонь на плечо Вайолет, Тони и Беверли держались за руки, а Диана ласково склонила голову Чарльзу на плечо. Королеве же оставалось искать утешения лишь у собственной лакированной сумки, и она покрепче прижала ее к себе.
Она полагала, что появление в людном кафе сразу трех членов бывшей королевской семьи вызовет переполох, однако их, в сущности, даже не заметили, разве что несколько человек с любопытством глянули на растрепанного, взъерошенного Чарльза да на Дианины роскошные солнечные очки — в апреле вроде бы еще не по сезону. За пластмассовыми столиками сидело много женщин того же возраста, что и королева; головы у большинства были покрыты платками и шарфами, а на пальто красовались брошки.
— Боюсь, у меня на чай нет денег, — сказала королева.
— Пустяки, — отозвался Тони и, предложив остальным подыскать свободный столик, пошел в очередь к прилавку самообслуживания. Вернулся он с семью чашками чая и семью пончиками.
— Тоник, ты просто прелесть, ей-богу, — сказала Беверли.
Королева была с ней совершенно согласна. Она проголодалась как волк и жадно вонзила зубы в пончик; вытекший джем стал капать ей на шерстяное пальто.
Вайолет протянула королеве бумажную салфетку:
— На-ка, Лиз.
И королева, ничуть не обидевшись на такую сверхфамильярность, поблагодарила Вайолет, взяла салфетку и вытерла пальто.
13. Вмятины
Вернувшись в переулок Ад, Чарльз направился к миссис Крисмас, чтобы передать ей весточку от сына. В доме стоял жуткий гвалт. Мистер и миссис Крисмас шумно ссорились с шестерыми сыновьями-подростками из-за невесть куда подевавшихся с заветного места денег за квартиру. Одного сына держала миссис Крисмас, ухватив его особым приемом дзюдо за шею. А мистер Крисмас грозил остальным толкушкой для картошки, размахивая ею, словно мечом. Юнец, открывший Чарльзу дверь, тут же снова окунулся в перепалку, будто и не отвлекался ни на миг, и громогласно заявил о своей невиновности:
— Ну не брал я!
— А я знаю одно: деньги на квартиру я своими руками сунула под часы, а теперь их нет как нет, — сказала миссис Крисмас.
Мистер Крисмас ткнул толкушкой в сторону сыновей и заключил:
— Один из вас, ублюдки, их заграбастал.
Сыновья притихли. У двоих уже виднелась на лбу четкая сеточка вмятин. Даже у Чарльза гулко застучало сердце, хотя он этих денег точно не брал.
Рыская по гостиной, мистер Крисмас продолжал говорить, будто читал лекцию на редкость тупым студентам:
— Ладно, я знаю, что и сам я не ангел. Чего уж там скрывать — да, промышляю воровством. И до этих пор вы у меня были обуты, одеты и накормлены, так?
— И чего им только не хватало, — преданно вставила миссис Крисмас. — Все, отец, у них было, чего ихняя душа пожелает.
Она выпустила шею сына, и тот повалился на пол; его тут же вывернуло.
А мистер Крисмас продолжал свою речь:
— Ладно, пусть я нарушал законы страны, но зато я сроду не нарушал другого закона, а он поважнее будет: где живешь, там не срёшь. Ни под каким видом не переть у соседей, а тем паче — у родной своей семьи. — До глубины души растроганный собственным красноречием, мистер Крисмас обвел сыновей затуманившимся взором. — Да, знаю, нам пришлось нелегко после того, как я зашиб себе хребет.
Миссис Крисмас со всем пылом бросилась на защиту супруга:
— А как прикажете взламывать двери, ежели спина в корсете?
Чарльз преисполнился жалости к мистеру Крисмасу, собрату-страдальцу с больной спиной, которая мешает зарабатывать на жизнь. Он откашлялся. Все семейство обернулось к нему, приготовившись слушать.
— Скажите, мистер Крисмас, — запинаясь, проговорил Чарльз, — в чем вы видите причину наблюдаемого падения нравственности в преступной среде?
Мистер Крисмас вопроса не понял и потому неопределенно махнул толкушкой в сторону окна и лежащей за ним улицы.