Мы с Серёжкой близнецы
Шрифт:
— Мама, у меня голова прошла. Можно, я буду уроки делать?
И все задачки сразу получились. Потому что мне весело. Весело мне, хоть Серёжка и в больнице.
А сегодня мы с мамой Серёжке записки писали. И папа тоже. Мама интересно так пишет: «Сергунчик, дорогой, радость моя, счастье единственное» (почему единственное, а мы с папой?). И дальше всё такое же: слушайся взрослых, напиши, что тебе передать, да голубчик, да маленький… А папа не так. А папа: «Здравствуй, сын! Записался я на заводе в очередь на палатку — в мае поедем на Вуоксу. Достал для твоего китайского фонаря батарейки. Пусть полежат, весной понадобятся». И всё такое. Но самый
Восьмое марта
Ага! Всё-таки я заболела желтухой! Только доктор Кораблёва говорит: у меня безжелтушная форма. И правда — ничего у меня жёлтого нету. Но всё-таки уложили в кровать, дают грелку и коричневое лекарство. И мама покупает компота две банки — Серёжке и мне. Апельсинов тоже поровну. Только в больницу меня не взяли. Но это ничего, потому что, оказывается, там мальчишки отдельно от девчонок, и нас с Серёжкой всё равно бы разделили.
Серёжка мне записку прислал: «Машка, чего не пишешь. Я не сержусь, что ты сказала у меня ненависная морда. У нас в палате есть девочка Лида, она поёт как канарейка. Ей четыре года пять мес. А больших девчонок к нам не пускают. Мама, пришли яблоков апельсин не надо. Сын Серёжа».
А сегодня Восьмое марта. И папа мне купил куклу. Ему мама велела. Я вообще в куклы не играю уже два месяца. Но мама сказала: купим, так будет играть. И папа говорит: лежит ребёнок один, как собака, целые сутки, и читает романы. Но я не читаю романы. Я «Хижину дяди Тома» читаю. И «Дорога уходит вдаль». И «Тимур и его команда». А тётя Надя говорит: зачем девчонке такую дорогую куклу купили. Лучше бы себе что справили.
Но в это время пришла мама и принесла тёте Наде мимозы. И мне веточку. А маме папа принёс. И тётя Надя не стала больше про куклу говорить. Только попросила вазочку — мимозу поставить. Потому что у неё вазочки нет. Зато кастрюлек много.
Мама ушла на занятия. И мы с папой остались одни. Но тут позвонили — это пришёл дядя Игорь. Он тоже принёс маме мимозу. А мне — шоколадку и лимонад.
Только мне нельзя шоколадку, потому что желтуха. Дядя Игорь даже расстроился. Но папа сказал, что ничего, хватит с меня лимонаду. Вот сели они с дядей Игорем на диван, закурили и разговаривают. А я люблю слушать, как взрослые разговаривают. Тем более они про меня забыли. А лимонад стоит на тумбочке. Я за шкафом лежу, лимонад попиваю и слушаю, про что они говорят.
— Что же ты один пришёл? — спрашивает папа.
— Зина к матери уехала.
— Как уехала? А работа?
— Ей отпуск дали.
Бедная тётя Зина — какой сейчас отпуск неинтересный! Не то что летом. Она у нас хорошая, дядя Игоря жена. И молодая — двадцать один год. Дядя Игорь на ней летом женился, когда мы во второй класс перешли. Я лежу, тётю Зину вспоминаю, какая она весёлая и остриженная под мальчика.
— Вот видишь, — это дяди Игоря голос. — Человеку нужна семья. Мальчик, когда растёт, он, понимаешь, не думает о семье. Ему вроде бы и не надо никакой семьи. А всё-таки надо. Надо, чтобы отец к матери по-человечески относился. У меня, понимаешь, никогда такой семьи не было. Вот поэтому я тебе всегда завидовал.
— Чего же завидовать? — говорит папа. — Вот и у тебя начало семьи есть. Теперь только сына не хватает.
— Ну, сын будет. Дочки не хватает.
— Как будет? Когда?
— Через месяц, а может, полтора.
— Ах, вот что! Вот какой отпуск! Что же ты раньше не говорил, бессовестная твоя душа! Поздравляю, значит.
— А ты не знал, что ли?
— Откуда же?
— Я Татьяне сразу сказал. Она так обрадовалась! Вот, говорит, дело: и водку пить перестанешь.
— Татьяна знала?
— Конечно.
— Ну и человек!
— А что?
— Мне ведь ни слова.
— Её Зина просила никому не говорить.
— Почему? Чудаки вы!
— Не знаю, почему. Мы очень, очень к этому серьёзно относимся. Знаешь, как это важно — ребёнок?
Ах, вот оно что! Значит, у дяди Игоря будет сын! Но какая всё-таки мама: почему она папе ничего не сказала? Конечно, это не её была тайна, но разве можно от папы скрывать? И ещё интересно: значит, мы для них — очень важны? Это хорошо!
А папа с дядей Игорем песню запели, которую всегда поют, когда праздник:
Выпьем за тех, кто командовал ротами, Кто умирал на снегу, Кто в Ленинград пробирался болотами, Горло ломая врагу.Это хорошая песня. Только мне от неё стало грустно.
И вдруг! Открывается дверь! И входит мама! А за ней — СЕРЁЖКА! Наш Серёжка из больницы! Вот это да! Это лучше всяких кукол! Серёжку привезли!
— Чего ты, Маша, орёшь? — говорит Серёжка. — Ну, приехал домой. Дело житейское.
— Явились! — говорит папа. — Я уж не думал, что приедут.
Я спрашиваю:
— Папа, ты, значит, знал?
— Ну конечно!
— А мне почему не сказал?
— Я боялся: вдруг мама не успеет и Сергея сегодня не выпустят из больницы. А ты расстроишься.
Серёжка длинный такой стал и охрип. Басом разговаривает. И всё про больницу рассказывает. Велел мне градусник по режиму ставить и лекарство пить. Это, говорит, пустяки, подумаешь — горькое лекарство. Вот у нас был мальчик Насыбулин Ахмет, так ему каждый день три укола делали. Вот как!
И вдруг опять звонок. Это пришла одной девочки мама — из родительского комитета. И говорит: пусть ваши дети выглянут на минутку в окно. А это им от класса. И даёт нашей маме пакет. А в пакете — яблоки и печенье. Мама подошла к окну и как засмеётся. И нас перетащила на подоконник. А внизу — все наши ребята, весь класс. И Мария Тимофеевна. Смеются, машут нам. Всю улицу загородили. Только скоро им пришлось уйти, потому что трамвай поехал. А той девочки мама говорит: они теперь в больницу пойдут. У нас Вова Иванов второй в больнице лежит. Потому что у нас два Вовы Иванова — первый и второй.