Мы с тобой. Дневник любви
Шрифт:
А ещё я думаю о любви, что пол в составе её есть нечто всеобщее, свойственное общему «Надо» человечества: надо множиться. Но, кроме этого общего «надо», в любви содержится ещё личное «хочется»; вот именно в этом и трагедия человека и вся его борьба, чтобы среди всеобщего «надо» родить его личное «хочется» и определить новое «Надо» человечества.
Оторопь перед спящей красавицей, охватившая Ивана Царевича перед тем, как ему надлежало её разбудить, есть и у животных, и очень возможно, человек из этого момента физиологической
Совершенно обратное проповедуется у наших новозаветных попов и в Ветхом Завете — религии рода.
Печь любви нагревает душу, для того она и горит, чтобы в душе что-то рождалось.
— А если только дети?
— Если только дети рождаются, — ответил я, — то это ещё не говорит о душе.
Запись 1945 года: «В Л. сила сопротивления безликому материнству или, что то же, требование к личности так велики, что материнство (от кого-нибудь) представляется ужасом.
Вот и подумать, исходя из этого, что такое любовь?»
Лялина мысль, осуществляемая практически, состоит в том, что любовь, если она развивается, в себе же самой находит спасение от греха, потому что низшая ступень находит своё оправдание на высшей ступени.
Надо помнить, однако, что моё разбирательство жизни Л. имеет не литературную цель (хотя цель эта не исключается), а цель самой жизни моей.
Такое движенье вперёд, такое сближение, такая любовь!.. Но бывает изредка, будто дунет кто-то, и любовь как туман рассеется и нет ничего. Тогда тревожно спрашиваем мы: «Любишь ли ты ещё меня?» И уверяемся, и доверяемся, и опять приходит новая волна и сменяется новою. Как будто цветистый поток бежит, уходит и вечно сменяется новой водой.
— Вода — стихия, самая близкая к душе. Вода, — я не знаю, что это за сила целебная! Бывает, на совести что-нибудь ляжет, обмоешься — и как будто получишь прощение! (слова Л.).
Истинная религия не любит мистики, принимая её, наверное, за колдовство. Но когда Л. увидала в лесу на берёзе крест со своими инициалами, то приняла это как явление личного креста, пусть даже как символическую случайность. Целые два месяца она ходила к этому кресту.
Но когда приехал Р. В. и полуслепыми своими глазами разглядел, что буквы образовались при наплывании надреза, — что первоначальная надпись была «X. В.» (Христос Воскресе), лесной крест потерял над нею власть, и она перестала молиться в лесу.
Когда сам лично выступаешь со своей жизнью на вид, и тебе уже нет отступления, и весь исход борьбы зависит от того, какой ты есть сам, тогда ты только и увидишь, как мал ещё человеческий опыт на земле, как нажитое человечеством мало даёт опоры в личной борьбе.
Так вот, теперь я испытал любовь и вижу ясно, до чего смущены нашей любовью все поэты и во все времена, в том числе даже и автор «Песни Песней».
Во время прогулки мы с Л. сели на поваленное дерево, в тишине лесной
— Какое одиночество?
— Хорошее моё одиночество, когда я слышу, вот как теперь, голос горлинки, и мне это как голос от всего мира, и я через это как-то самоутверждаюсь. Ты это знаешь?
— В детстве знала, но потом страданья всё разрушили, и в пустынном одиночестве теперь я чувствую только любовь; понимаешь? не к букашкам, таракашкам, горлинкам, а переполняющую мою душу любовь...
— И я тоже не к таракашкам чувствую, а через таракашек к Целому миру, которого ты назвала бы Богом. Пусть не совсем как у тебя, но это поэтическое чувство входит в состав твоего как чувство личности, как самоутверждение.
— Знаю, знаю, это было у меня!
— Главное тут удивление, как будто очнулся и увидал невидимое. Помнишь, как Олег говорил о таком удивлении, что оно свойственно девочкам, пока они не потеряли свою свободу: это Художница Бога чертит свои узоры в новорождённом мире.
— Возможно, я к этому вернусь. Я утратила это в сострадании, — любовь это пересилила и закрыла, но, возможно, я к этому вернусь!
Прошло некоторое время. Мы встали, в молчании прошли по тропинке, удивились красивой форме её, выбитой человеческой ногой. Перейдя овражек, она повернулась лицом ко мне и спросила:
— Скажи, что ты любишь меня.
— Люблю, но скажи мне, что за этим вопросом скрывается, ведь он порождён сомнением?
— Это возникло, когда ты говорил, что я не мешаю твоему одиночеству. Я возревновала тебя к твоему одиночеству!
И потом мы стали говорить, что ничего она так не боится, как равнодушия в довольстве.
— Этого ты боишься с моей стороны?
— Как с твоей, — ответила она, — так и с моей.
— Бывает разве у тебя так, чтобы возникло сомнение в себе?
— У меня на дне бывает тысячи всяких перемен, но я держусь твёрдо решения быть до конца с тобой в единстве.
«Лесная капель» — материал собран, остаётся разбить по отделам, один лучший отдел — «Фацелия».
Почему это, когда о пустяках думаешь — чувствуешь, что поумнел, а когда натужишься на умное, — бывает, хватишься: до чего же я поглупел!
Надо бы на Л. приналечь в иных случаях, чтобы получше писала да пораньше вставала... Но как подумаешь, кто она мне, кого я в ней нашёл, на что в ней надеюсь и как она настрадалась — станет совестно принуждать и простишь ей: спи, милая, больше, пиши как-нибудь, а я за тебя не посплю и за тебя попишу с наслаждением!
Меня задевало чем-то, и непонятно было, откуда взялось у неё, столь робкой, такое самоутверждение, когда она мне говорила: «Вы ещё не знаете, какая я и что я могу!»
«Такая умная, — думал я, — и так хвалится». Несколько месяцев длилось у меня недоумение, как вдруг я понял: это с такой страстью она жаждет любви, что, представляя себе возможного любимого, видит себя той, какой могла бы быть, если бы она его дождалась.
Анализ ожидания жениха в душе девушки (тут вся Л.!) и разгадка всей её заманки (заманивала доступностью в недоступность...).