Мы – силы

Еловенко Вадим Сергеевич

– Ну, Коль, он же меньше тебя, – не унимался защитник.

– Не забывай. Ты тоже… – резонно заметил тот, кого назвали Колей.

Тим продохнул и спросил:

– Что я тебе сделал?

Парень осклабился:

– Если бы что и сделал – я бы тебя совсем убил. Убил! Понял, параша? Веришь, что я бы тебя убил? – сказал парень, за ухо пригибая Тимура к полу.

Тим не верил в глубине души, но решил кивнуть, чтобы избавиться от боли.

– То-то. А теперь пошли, раз ты уже одетый!

Их за шиворот выволокли в коридор и потащили куда-то наверх по лестнице. Ввели в маленькую

комнату, в которой никто не жил и использующуюся под склад всяких старых вещей. Поставили к стопкам книг, и один из пленителей сказал:

– А теперь раздевайтесь! – И зло ухмыляясь, пояснил: – Дети ночью должны быть раздетыми.

Алена, не успевая вытирать слезы, взмолилась, чтобы их отпустили. Но парни только поржали. В этот момент к ним присоединилась и девочка, что избила Алену, когда та заняла ее место в столовой. Она спросила, а что это мальчик себя так нагло держит. Серия ударов, не больных, но обидных, заставила Тимура упасть и снова заплакать.

– Раздевайся! – скомандовал разбудивший его Коля.

Тим медленно, глотая потоки слез, стал снимать промокшую рубашку.

– Быстрее!

Вскоре он стоял в одних трусах перед троицей мучителей и горько плакал от своего бессилия.

– Дальше снимай, – скомандовала девочка. – Трусы давай.

Тим помотал головой. Короче, трусы с него стащили после того, как добавили пару синяков. Он лежал на полу и, сжимаясь, пытался прикрыться и в то же время закрыть лицо.

– Тоже мне, нашел, что скрывать, – презрительно сказала девочка и, переведя взгляд на Алену, рявкнула на нее: – А ты что ждешь? Тоже раздевайся.

Алена вздрогнула, но от страха даже сама не поняла, что начала стаскивать сарафан. Оставшись в маечке и трусиках, она отказалась раздеваться дальше. И кто знает, чем бы закончилось все, если бы не вошла привлеченная криком и шумом воспитательница.

Она замерла на пороге комнаты и только и смогла вымолвить:

– Что здесь происходит?!

Старшие дети, указывая на Алену и Тима, начали бурно говорить, перебивая друг друга:

– Тетя Лариса! Они сбежать хотели. Честное слово!..

– Ну, мы их искать пошли. А они вот здесь! Она, вон, раздетая и он тоже…

– А я видела, как он со своей пиписькой игрался и на нее глядел…

Они что-то еще говорили, но Тим уже их не слышал. В мозгу глухо упали барьеры, отрубив понимание происходящего и слух. Он медленно поднялся под взглядом воспитательницы и, надев трусы, стал надевать все остальное. Алена никак не могла остановиться и все плакала и тряслась. Он подал ей платье и что-то сказал, чего, сам не услышал. Она взялась за сарафан и не могла долго найти, как же его надевать… Все перепуталось у бедной девочки. Слава богу, что она запуталась и потом, с сарафаном на лице, не видела…

Тим огляделся вокруг и увидел валяющийся старый утюг с обрезанным проводом. Взял его под удивленным взором воспитательницы, окруженной галдящими детьми, и шагнул вперед. Он не знал, что все их тяжелые переходы и страдания дали ему столько сил. Утюг, описав полукруг, острым своим концом вошел прямо в темечко Николаю. Проломав кости, он мгновенно убил мальчика. Потом отпущенный Тимуром утюг вывалился из раны, когда мальчик глухо осел на пол, так и не вскрикнув. Из кармана Тим вытащил ручку, выданную ему для занятий, и, сжав ее всей ладонью, не целясь, ударил во второго мальчика, окаменевшего от испуга, в живот. Какова же сила удара была у него, если ручка вошла в живот по самые пальцы Тимура, по дороге порвав и рубашку, и майку! Истошно завопив, мальчик отскочил прочь, оставив в сведенных болью пальцах Тимура его оружие. Еще один взмах, правда, по мнению Тима, неудачный, пропорол девочке щеку, оставив ей шрам на всю жизнь. Наверное, это хорошо, что до глаза он так и не дотянулся, а ведь хотел…

Воспитательница самоустранилась, упав в обморок при виде месива в голове Николая.

…До ружья они добрались только к утру. Ладонями, усыпанными порезами от разбитого на втором этаже окна, Тимур бережно развернул тряпку. В первых лучах солнца ствол ружья выглядел более чем устрашающе и красиво. А одиннадцать патронов давали им надежду на жизнь.

5

Алина разбудила Антона без пятнадцати пять и с испуганными глазами рассказала, что произошло в интернате. Ей позвонила дежурная и попросила помочь в поимке сбежавшей девочки и мальчика, неведомо каким путем ставшего убийцей. Антон, еще не соображая, позвонил в казармы и просил выслать к нему машину, а в детдом – оперативную группу.

Через полтора часа выяснили, что же все-таки произошло – не то, что выдумала вначале девочка и раненый мальчик, – а правду, изложенную другими детьми и потом все-таки давшими показания истинными виновниками. Выяснил Антон и то, куда могли направиться дети. Один славный мальчуган поведал ему то, что раньше дети жили к северу от города в каком-то особняке. Оперативники с ним во главе, оставив Алину в интернате, чтобы потом она могла доложить Ханину и Дантесу, ринулись за детьми. К обеду они их настигли в десяти километрах от города. Причем у пацана, державшего за руку девочку, в другой руке, без сомнения, угадывался ствол.

Заслышав автомобиль, дети бросились в лес. Антон велел группе следовать за ним. Развернувшись в цепь, пятеро оперативников и Рухлов начали движение к лесу. Они не сделали и пятидесяти шагов, как из леса по ним шарахнуло. Один оперативник свалился, хватаясь за живот. Остальные присели.

Скорбя о раненом, Антон крикнул:

– Не стреляйте, я иду один. Дети, давайте поговорим. Я уже все узнал и о том, как над вами издевались, и об остальном. И мне искренне жаль вас. Но нам надо поговорить. Вы слишком многое натворили…

Он встал и, рассчитывая, что по нему не будут стрелять, направился к лесу, оставив оперативников в траве. Но не тут-то было. Еще один дымок из леса и последовавший грохот. Антону почудилось, что сама смерть его коснулось холодной рукой. Он не стал пригибаться, а просто повернулся и пошел к своим. Что толку говорить с теми, кто не говорит, а стреляет? И что толку стрелять по тем, на кого все равно рука не поднимется? Раненого погрузили в машину и поспешили обратно в город.

…После доклада Ханину Антон был в тихой скорби. А Ханин, казалось, вообще страдал: