Мы – силы
Шрифт:
– Это что? – спросил Виктор, видя, как налитое еле растекается по дну тарелки.
– Проходи! Не задерживай очередь! – скомандовал наливающий.
– А хлеб?! – не унимался Павленко.
– Хлеба сегодня не будет! Уже устал говорить. Ушами слушайте, а не задницей! Иди!
Видя, как автоматчик рядом с наливающим приготовился к стрельбе, Павленко отошел с Савиным от раздачи.
Специально посчитал, сколько всего ложек непонятной отвратительной бурды им положили.
– Восемь! – возмущенно сказал Виктор выскабливающему свою тарелку Саньку.
– У меня семь… или тоже восемь, – сказал, тоже не горя восторгом, Савин.
– Ну,
Они вернулись в барак и там вступили в бурное обсуждение новых паек. Абсолютно все жившие в их бараке негодовали. А уж когда Виктор поделился «абсолютно достоверной информацией», что скоро из карантина к ним впустят полтысячи зэков, народ загалдел, совсем не сдерживаясь на слова.
Мат и ругань прервал звон рельса, призывающий на построение. Все немедленно поднялись и пошли на площадку перед воротами. Построились «по-барачно» и, громко переговариваясь о насущном, стали ждать, пока начнется перекличка.
В этот раз без эксцессов не обошлось. Народ возмущался и не давал надзирателям спокойно провести процедуру. Старший на площади сцепил руки за спиной и обратился к задержанным:
– Если этот галдеж не прекратится, я отменю вечернюю проверку.
Народ в строю высказался, мол, и слава богу, если отменят. Тогда офицер прояснил ситуацию:
– Еда на кухнях готовится исходя из поданных списков вечерней проверки. Если вы сейчас же не прекратите шум, я просто не приму доклады. Кухня не будет готовить завтрак. Утро до обеда вы проведете голодными. Кому не ясно? А если и утренняя проверка будет сорвана, то вы останетесь без обеда.
Голос старшего был хоть и достаточно сильным, чтобы его слышали все построенные квадратом задержанные, но ни один из восьми тысяч построенных не уловил в нем хотя бы ноты сочувствия или других эмоций. Этакий автомат, предупреждающий о последствиях. Сначала стоящие в строях зашумели еще громче, но вскоре, видя, что это абсолютно бесперспективно, смолкли и позволили зачитать списки, послушно отвечая, когда называли их фамилии. Детей в строю не было. Они, как и женщины, содержались в отдельном «загоне», и доступ к ним имели только женщины, чей участок лагеря соприкасался с «детским» домом.
После окончания переклички задержанные опомнились и сначала по одному, а потом и хором стали требовать, чтобы начальник лагеря вышел к ним. Старший проверки так же флегматично уведомил, перекрывая шум недовольных голосов, что начальника лагеря нет на месте и если задержанным есть что сказать, то они могут высказаться в письменной форме на его имя.
То, что в лагере могли найтись ручки, никто не сомневался, но вот бумага была давно пущена на нужды гигиены. Народ, чувствуя «разводилово», зашумел еще больше, но конвой и офицеры, проводившие проверку, просто покинули лагерь через калитку в воротах. Они не были ни напуганы, ни удивлены «бунтом» содержащихся беженцев, которые не расходились с площади еще с час.
Но утром на проверку к задержанным вышел начальник лагеря и попросил выборных высказать свои претензии. Он отвечал на них деловито, коротко и даже жестковато:
– Маленькие порции? Согласен. Но если их увеличить, то через неделю провизии не останется. Население лагеря растет, а нормы для нашего лагеря по поставкам не изменяются. Кто-то там наверху просто «динамит» наши заявки. Плюс к этому недавно прибывшие заключенные, которым для проживания выделили карантинную зону, тоже люди и тоже хотят есть. Нет, заключенных к вам не переведут. Они будут в карантине вплоть до этапа на место дальнейшего их отбывания наказания. Мне сообщали, что нам придется потерпеть с месяц, пока выделят вагоны для них. Это не только ваша головная боль, но и моя. Там элементы, склонные к побегу. Вот и думайте сами.
Родственники… Если разрешить более частые свидания с вашими семьями, мне придется усилить охрану участка, где проходят встречи. А у меня на это нет лишних людей. Скажите спасибо, что в выходной солдаты несут свою вахту в усиленном режиме почти без отдыха.
Что еще? Нет, я не знаю, когда вас освободят. Мне не поступает даже намеков на изменившееся положение. Приказ об удержании беженцев в местах, для этого приготовленных, никто не отменял. Ориентировочный срок окончания действия приказа – август следующего года. До этого времени правительство намерено восстановить инфраструктуру уцелевших районов. Ну и конечно, справиться с повсеместным бандитизмом.
Радио. Нет, я не могу позволить, чтобы в лагере был доступ к средствам массовой информации. Можете меня считать последним уродом, но этого я не разрешу. Объясняю… У всех у вас так или иначе остались родственники там… вы за них волнуетесь, естественно. Если по радио передадут, что идут бои местного масштаба с бандами в деревне Задрюпенское, то у одного из вас наверняка найдутся там родственники. Он начнет вырываться наружу. Естественно, не один. Волнующихся за своих близких в лагере больше, чем тех, кто понимает, что надо сейчас отрешиться и просто ждать, что все наладится, надо только ждать, ждать и ждать. И зачем мне оно? Эти люди полезут на колючку… мои люди откроют огонь. Потому что, если не откроют, их растерзают самих или отправят потом к вам в лагерь до судебного разбирательства. В общей свалке начнется бунт. И не надо меня заверять, что вы все не такие. Я держу связь с центром. Из девяти тысяч лагерей… больших и маленьких, мятежи и бунты, так или иначе, прошли в трех тысячах… Видите, я с вами честен и откровенен. Надеюсь на ваше понимание и сотрудничество. Всем спасибо. Всем разойтись…
Далеко за полночь Виктор, Саня и еще несколько соседей по бараку, собравшись в огороженной на улице курилке, обсуждали, что делать дальше. И хотя и нашлись противники, решение совершить побег, и массовый, созрело окончательно. Их не волновало, что начальству лагеря стало известно все, о чем говорили на той сходке люди. А доносчики получили сухпаек, который спешно и съедали в кабинете дознавателя. Не нести же его в барак. Их не волновало, что начальник лагеря провел даже совещание со своими офицерами по этому и другим поводам. Задержанные начали готовить план побега.
Спустя неделю к побегу было все готово, а каждый из его участников знал свое место и что он должен делать. Были спрятаны оторванные от полов доски, которые намеривались положить на колючку и так перебраться через забор. Были спрятаны ложки, превращенные в ножи. Каждый привел свою обувь в более-менее сносный вид, чтобы она не развалилась в побеге. Виктор свои кроссовки просто подвязал кусками материи. Было многое приготовлено и помимо этого. Но…
Их всех арестовали ворвавшиеся в барак автоматчики за три часа до намеченного побега. Скрюченных, в наручниках, стянувших кисти за спиной, их проводили в каменные строения карцеров.