Мы те, которых нет
Шрифт:
– В «Кружке».
Мы встретились около пивного бара «Кружка» рядом с метро «Чкаловская». Он стоял немножко сгорбленный, пухленький, настороженно оглядываясь по сторонам. Увидев меня, широко и ехидно улыбнулся.
– Сегодня я плачу, – торжественно объявил он, махнув рукой в сторону гостеприимных дверей бара. С таким пафосом принято дарить заводы, уникальные алмазы или железные дороги.
– Заметано, – кивнул я, кажется, к разочарованию моего визави.
Мы устроились напротив плазменной панели. Время было раннее, народу немного, можно выбрать удобные места.
– Тебе темное или светлое? – спросил Глицерин.
– Мне эль.
– Пол-литра или ноль-три?
– Чего мелочишься. Две по ноль-пять. И свиные ребрышки.
Со вздохом Глицерин сделал заказ.
– Жить хорошо, – сказал я, отведав эля. – Хорошо жить еще лучше.
– Сам придумал?
– Ох, дите. Не знаешь классики советского кинематографа.
– Можно подумать, ты тогда жил.
– Историей интересуюсь. Тебе, как проводнику левых идей, наше имперское прошлое должно быть мило.
– Левые, правые… Дом надо взорвать, а потом решим, что на его месте строить.
– Что-то со взрывами у тебя неважно получается.
– Да ты знаешь… Да я вообще…
Он с сожалением прикусил язык, хотя его подмывало рассказать о своих подвигах.
– Нечего сказать, так и не говори, – изрек я. – Где там ребрышки?
– Готовятся, – буркнул Глицерин недовольно.
Мы поцедили эль, перекинулись несколькими ничего не значащими фразами.
Расправившись с ребрышками, я осведомился:
– Ладно, Глиц, ты чего хотел? Или из чувства благодарности за свое спасение раз в неделю пивом меня поить будешь?
– Большие дела начинаются… Прикинь, Чак. Все идет к охерительному бардаку. Бардачищу! А это наше время. Беспорядок – глина, из которой можно лепить что хочешь.
– Красиво излагаешь.
– Слова – это мусор. Главное – дела. А мы делаем… Видел, спецслужбистов взорвали под Москвой?
– Ну.
– Там Митяй и Рыжий были. Я по телевизору видел – изуродованы огнем страшно, но я их узнал.
– Твои кореша?
– Кореша на нарах. А они – товарищи по борьбе. Нет, я с ними не работал. Они погибли, как дураки. Только дурак подрывается сам вместе с врагом. Умный сторожит врага, чтобы его взорвать.
– Неземная мудрость суждений.
– Слушай, Чак. Ты фигура. О твоих делишках саги слагают.
– Все вранье. На деле ничего не было, Глиц. Я так и сказал следователю ФСБ. И убедил его.
– Ха… Чак, ты нужен нам.
– Кому?
– Революции. Ты готов подключиться к перспективному делу?
– Я готов подключиться к чему угодно. Только вопрос – зачем?
– Борьба за…
– У верблюда два горба, потому что жизнь борьба. Это уже проходили.
– А что тебе нужно?
– Я излечился от юношеских комплексов. Ищу что-то более материальное.
– Деньги будут… Но не в бабле счастье. Скоро все взорвется. Эти ворюги поганые не усидят во власти долго. Когда их сметут, встанет вопрос, кто будет делить пирог в сраной Рашке.
– Чего ты так о моей стране?
– Да потому что здесь жопа! Этой страны нам мало. Нам нужен мир.
– Галактика. Вселенная.
– Зря лыбишься. Троцкий недаром пел о мировой революции. Просто тогда было рано. Сейчас самое время. Мы всем сдавим горло. Мы – сила. И это вопрос месяцев.
– Месяцев?
– Если не недель. Прикинь, даже если нас арестуют. Но расстрелять не успеют.
– Смертная казнь отменена.
– Еще лучше. Мы в любом случае будем героями. А герои получают все.
– Определенный резон в твоих словах есть. И что дальше? Идем взрывать Дом Советов?
– Дальше? Если согласен, жди. Я на тебя выйду.
– Я готов обсудить. Но кота в мешке не покупаю.
– Тебе все разъяснят. – Глицерин вальяжно махнул рукой: – Официант, счет.
– Пойду, сполосну морду. – Я поднялся со стула.
Когда вернулся, увидел, что Глицерин со страдальческим видом выкладывает купюры – новенькие, только из пачки. Похоже, их ему выделили на оперативные расходы.
– Ну, пошли, – сказал он, закончив сей тягостный процесс.
– Иди, – я уселся за стол. – А я еще посижу.
– Как скажешь… Жди, я позвоню.
– Жду. Звони.
Он ушел, слегка покачиваясь. А я заказал кофе. Вытащил из барсетки блокнот с ручкой. И набросал худое лицо с глазками бусинками.
Рисовал я хорошо, особенно лица. Вот и сейчас субъект, который недавно сидел через три столика, получился как живой.
Они меня считали за лоха. А я не лох. Чуял я, что сегодня не просто разговор, а смотрины. И словил на себе мимолетный взгляд устроившегося в углу типа с лисьей физиономией и черными волосами с седой полосой.
Теперь я имел изображение еще одного фигуранта. Притом по виду человека куда более серьезного, чем Глицерин.
*
– Вы что, не можете еще кассира посадить? – кричали в очереди.
– Нет кассиров, – огрызался администратор. – Не идут. Можем вас взять.
– Сам за кассу садись!
– Не обучен.
– А посадить – это мысль.
– Да скоро как при Сталине – всех пересажают…
– А ты при Сталине жил? Языком только молоть горазд!
– А ты, дед, жил? В ГУЛАГе на вышке стоял?
Милая сердцу практически ежедневная перепалка в сетевом супермаркете «Пятерочка» во дворе моего дома. Полпятого – как раз время, когда здесь толкутся пенсионеры, бездельники и гастарбайтеры с ближайшей стройки. Через пару часов двинут едущие с работы изможденные жарой граждане.