Мы вернемся
Шрифт:
– К утру все будет приготовлено, – пообещал он и добавил: – Да поможет нам всевышний!
Проводив Алешу, священник запер дверь на ключ, повернул его бородкой кверху. Зашторил окна, проверил, не осталось ли щелки, и только тогда подошел, крестясь, к переднему углу, заставленному киотами с древними образами. Лишь внизу под ними был небольшой самодельный треугольный столик, на котором лежала Библия. Перед иконами тускло мерцала лампадка, подвешенная к потолку на трех шнурах, давно потерявших свой первоначальный цвет.
Священник отвел в сторону левой рукой лампадку, а правой снял икону Господь-вседержитель. Отодвинул застежку сбоку киота и открыл киот, украшенный потемневшим серебром, приподнял икону и вытащил со дна киота школьную тетрадку. Перелистал ее. Почти вся она была заполнена записями, понятными ему одному. Здесь были сведения о расположении немецких частей в прифронтовой полосе, особо отмечались штабы, артиллерийские батареи, скопления танков. Были сведения и об Иудах – так священник называл предателей, услужавших гитлеровцам.
Вырвал из тетрадки чистый листок и мелким почерком, стараясь экономнее использовать листок, записал то, что интересовало Млынского.
Ему невольно вспомнилось, что прихожане, проживающие в его селе и в окрестных селах – другой церкви поблизости не было, на его осторожные вопросы отвечали и охотно, и так подробно, словно специально приглядывались, специально интересовались тем, что может быть полезным для Красной Армии, для партизан, вот только не знали, кому передать разведывательные сведения, что с ними делать. Впрочем, по совету Александра Карповича кое-кого из прихожан он привлек к сбору этих разведывательных сведений…
Положил на прежнее место тетрадку, закрыл на витиеватую серебряную застежку киот и, ставя икону на место, перекрестился, вспомнил из кондака, краткой церковной песни праздника воздвижения креста господня:
– …щедроты Твоя даруй, Христе Боже: возвесели нас силой Твоею, победы дая нам на супостаты… непобедимую победу.
Подумал: будет она – победа, ежели весь народ против иноземных захватчиков, и победа эта станет непобедимой, на веки веков!..
Листок со сведениями для Млынского тщательно и осторожно смял, чтобы не шуршал, сложил вдвое, потом еще раз вдвое, и еще раз.
После этого разведчик принялся за пиджачок Мишутки, который он специально оставил в своей опочивальне. Распорол подкладку, вынул правое ватное плечико, заделал в него, укрепив нитками, обшив, ставший небольшим комочком листок. Зашил сначала плечико, а потом, вставив его на место, и подкладку, ощупал плечико снаружи и изнутри. Убедившись, что все сделано добротно, отнес пиджачок в комнату, где крепко спали ребятишки, ступая осторожно, чтобы не услышала любопытная что-то Дарьюшка. Уж не заподозрило что-либо гестапо? На всякий случай, тайничок-то надо сменить.
Утром, как только проснулся, в опочивальню, постучав, вошла Дарья. Как всегда, она сказала, что завтрак готов, но уходить не торопилась.
– Долго ли племяннички гостить будут, батюшка? Продукты на исходе. Прихожане сейчас не богаты: и рады бы, да нету.
– Ничего не поделаешь, матушка: родная кровинка. Господь дал день, господь даст и пищу… – Перехватив огорченный взгляд, добавил: – Приготовь им снедь на дорогу.
Повеселевшая старуха заспешила на кухню.
– А метель-то стихла, – сказал священник ребятам после скудного завтрака. – Может, вам зараз домой махнуть? Занепогодится, у немцев больше подозрений вызовете. – Добавил решительно: – Собирайтесь!
– А мы еще не… – начал Алеша, но священник прервал его.
– Все, что нужно, вот здесь. – Он похлопал по правому плечу пиджака Мишутки. – Берегите.
– Тогда пошли, Мишутка!
– Пошли!
Когда Алеша и Мишутка оделись, Дарья вынесла из кухни рюкзак с продуктами.
– Чем богаты, тем и рады, – сказала она, помогая Алеше надеть рюкзак. Вздохнула: – Не те времена!..
Священник вынул бумажник и так, чтобы видела Дарья, вытащил из него сто оккупационных марок, протянул Алеше.
– Передай матери. Скажи, это все, что я могу. Разбогатею, тогда большим поделюсь. Так и передай, не забудь.
– Не забудем, – ответили в один голос ребята.
Разведчик прижал их к груди, поцеловал, провел за калитку.
– Надо будет, – сказал он на прощанье, – приходите. Только лучше днем – оно безопаснее.
– Хорошо, дядюшка, так и будем делать, – заверил Алеша.
Отшагав от села километров пять, ребята свернули на проселочную дорогу, ведущую к лесу. У кромки леса остановились, посмотрели на село, стоявшее на пригорке. Особенно отчетливо выделялись школа и церковь.
Заснеженная дорога, местами переметенная сугробами, змейкой бежала вниз вдоль леса. Идти было легко. Большие сугробы ребята обходили и шли без остановки. Дорогу эту Алеша знал хорошо. Наперед говорил Мишутке, что вот сейчас будет балочка, за ней перелесок – летом грибов не оберешь, предупреждал, что в гору подняться надо будет.
– Как ты думаешь, Мишутка, не пора ли попробовать харчишек новоявленной тетушки Дарьи? Может, в рюкзак насовала еловых шишек? Больно легкий он!
Остановились. Алеша снял рюкзак, достал ломоть хлеба, несколько вареных картошек, маленький кусочек сала. Все разделили поровну.
– Глотай быстрее, Мишутка, а то шагать нам с тобой еще далеко.
Мишутка откусил большой кусок хлеба, он застрял, даже выступили слезы.
– Что ты глотаешь, словно пеликан? На, запей.
Алеша протянул Мишутке бутылку с водой. Тот глотнул, хлеб прошел, и сразу стало легче. Повеселевший Мишутка набросился на Алешу:
– Тебе не угодишь: то быстро ешь, то не глотай!
– Не шуми, малыш. Со мной походишь в разведку, многому научишься.
Мишутка стал есть медленнее, время от времени поглядывая на Алешу. Вскоре ему надоело молчать, он спросил: