Мы вернемся
Шрифт:
– Здорово нам помогает разведотдел фронта! Молодцы! Попрошу вас, подежурьте у рации: могут быть еще срочные радиограммы. Сами в эфир не выходите. Никоим образом.
Наташа бесшумно закрыла за собой дверь, появилась Зиночка.
– За Мишутку волнуюсь, товарищ майор. Пожалуй, мы ошибку допустили, не отправив его на Большую землю.
– На войне трудно угадать, где безопаснее. Да и особая сейчас война – идет не только на линии фронта, но и в тылу противника. Вы сами справедливо говорили, что и по самолету будут стрелять. Стреляли, Зиночка. Самолет с нашими ранеными едва не погиб. Специалисты поразились, как летчик сумел посадить самолет, который скорее походил на решето. Его самого пуля не зацепила, а штурман, радист и несколько тяжелораненых погибли.
– Счастье просто!
– Да, Зиночка, оно и на фронте должно быть.
– Не зря говорит народ: "Не родись красивой, а родись счастливой".
– Это уже по женской линии.
– Ну что же? Если мне, женщине, положено немножечко счастья, я хотела бы, чтобы оно сопутствовало не мне, а Мишутке.
– Все будет хорошо, Зиночка. Вернутся наши орлята живыми и невредимыми.
– Мы с Оксаной только этой надеждой и живем.
– Оксана за маму тревожится?
– Не только. За Алешу тоже.
– Он родственник ее?
– Пока нет.
– Как это понять?
– Вот так и понимайте: любовь.
– Сильное это чувство, если даже война не властна над ней.
– Любовь сильнее смерти. Никто не может отнять ее у человека, – краснея, сказала Зиночка и заторопилась к выходу.
Ульяна довольно быстро обошла села, которые назвал ей Млынский, повстречалась со знакомыми, от них узнала, где стоят немецкие гарнизоны. Кое-что сама увидела. Несколько раз ее задерживали, но Ульяна убеждала, что пришла менять старые вещи на продукты, – запаслась ими на этот случай. Беда подстерегла позже, когда уже возвращалась домой. На контрольном пункте у развилки шоссе ее узнал полицай. Строго потребовал:
– Ну-ка, рассказывай, зачем пришла из леса? Кто послал? Партизаны? И не вздумай отпираться: я сам приезжал в лесничество за дровами, видел тебя. Таких один раз повидаешь, потом всю жизнь не забудешь: помесь сороки с чертом! Вспомни, как ты мне не дала березу срубить.
– Сгубить, хочешь сказать? А сейчас на людей руку поднимаешь? Падло ты, а не человек!..
– Сейчас не твоя власть. Говори, партизанка?
Немцу-автоматчику понятно было только одно слово.
– Партизан! – заорал он и ткнул Ульяну в грудь дулом автомата. Охнув, она упала навзничь. Солдаты подняли ее, бросили в кузов грузовой машины…
До села Попельня Алеша и Мишутка добрались глубокой ночью, подошли к церкви, с трудом перелезли через ограду и постучали в окошко домика священника. Где он живет, сказал Млынский. За окном блеснул огонек и пополз в сторону двери. Звякнул засов, и ребята увидели заспанную старуху с зажженной лампадкой в руке.
– Что вам угодно? – спросила она.
– Мы – к батюшке, – ответил Алешка.
– А вы кто такие будете?
– Племянники.
– Только вас и не хватало! Он сам голодает, и на что вы ему? Ох, горе-то какое! – недружелюбно произнесла старуха. Посторонилась:
– Что поделаешь, проходите.
Она провела Алешку и Мишутку в большую теплую комнату, распорядилась:
– Разденьтесь и посидите. Я доложу батюшке, он покличет вас.
Старухи что-то долго не было, и ребята даже встревожились. Наконец дверь приоткрылась, показалась ее голова.
– Пойдемте.
Провела в небольшую комнату, устланную ковром. В переднем углу сплошь иконы. По середине комнаты небольшой столик, на нем – толстая книга в тяжелом медном переплете с небольшими овальными иконками, окаймленными позолоченными ободками. Мишутку книга ошеломила. Он вытаращил глазенки, коснулся пальчиком одной из иконок, опасливо взглянув на старуху.
– Святое Евангелие, – пояснила она. – В этой книге, дитя мое, ответы на все житейские вопросы. Глядеть гляди, но не трогай.
Открылась боковая дверь, в комнату шагнул священник: коренастый, с густыми седеющими волосами, довольно приятным, добрым лицом. На вид ему, как определил Алешка, было лет сорок пять. На груди массивный золотой крест на блестевшей серебряной цепочке, уходившей под густую черную бороду с проседью.
Увидев ребят, священник улыбнулся.
– Бог племянничков послал! – произнес он радостно. – Здравствуйте, чада! – и прикоснулся губами к голове Мишутки, потом Алешки.
– Руку поцелуйте батюшке, – потребовала старуха.
Алешка, а за ним Мишутка неумело приложились к руке. Священник покосился на старуху:
– Матушка, дай детям поесть, что бог послал, и постели им в теплой комнате. Им согреться надобно с мороза.
– Сделаю, как велите, батюшка, – поклонилась старуха и скрылась за дверью.
Священник выглянул за дверь, плотно прикрыл, подошел к ребятам, наклонился так, что коснулся мягкой бородой лица Мишутки.
– Я вас слушаю, дети мои.
– Вам поклон от Александра Карповича, – выпалил Алешка.
– Тсс… – оглянулся священник на дверь. – Ты потише, слух, у меня хороший. А где он теперь живет, дитя мое?
– На Чистых прудах дом семь, квартира двадцать три, – уверенно ответил Алешка уже шепотом.
– Давненько я не бывал в тех краях и даже соскучился, – вздохнув, произнес священник ответный пароль. – Бог даст, встретимся…
Дальнейшему разговору помешала старуха.
– Стол накрыт, – сказала она, и на этот раз не войдя, а лишь просунув в дверь голову. И опять скрылась.
– Пойдемте, племяннички, – заторопился священник. – Дарьюшка ох не любит ждать. А поговорим потом. Поняли?
– Поняли, – ответил Алешка, догадавшись, что священник не доверяет своей прислужнице.
После ужина священник распорядился: Мишутке немедля спать, а Алексею пожаловать к нему в опочивальню на предмет вечерней беседы с господом…
Просьбу Млынского выслушал внимательно. Спросил, когда ребята должны вернуться. Живо интересовался действиями отряда, настроением бойцов, что слышно о Москве. А когда заметил, что Алешка зевает, трет глаза, спохватился, сказал, чтобы шел к Мишутке и ложился спать.