Мы вместе были в бою
Шрифт:
Ян откинул капот и начал возиться с мотором. Стахурский услышал, что Клейнмихель левой рукой начал шарить в кармане. Потом он вынул сигару, засунул ее в рот. Ян, оставив кожух поднятым, открыл дверцу машины.
— Ну, что там? — сердито спросил Клейнмихель.
— Прошу быть спокойным, — пробормотал Ян задыхающимся голосом; он дрожал перед шефом. — Прошу быть спокойным. Одна минутка, с вашего позволения, и все будет как следует. Это только трубка подачи…
— Проклятый бензин! — проворчал Клейнмихель. Он щелкнул зажигалкой, и клубы теплого дыма поплыли сзади Стахурского.
Ян
Рука Яна отодвинула ломик и коснулась пистолета.
И вдруг…
Ян выпрямился, поднял пистолет, и резкий выстрел — он был оглушителен здесь, в кабине, над самым ухом, — как страшный удар бича, потряс воздух.
Ян из-за спинки шоферского сиденья выстрелил Клейнмихелю прямо в лицо.
Слышно было, как охнул человек, и его тяжелое тело свалилось с сиденья.
Это было настолько неожиданно, что на мгновение Стахурский так и остался неподвижным. Потом он крикнул:
— Что вы наделали?
Но Ян крикнул по-русски:
— Могут быть встречные машины! Берите его пистолет и бегите по яру в лес!
Он даже не смотрел на убитого, а шарил в своем ящике, хватал какие-то вещи.
— Скорее!
В руках у Яна была пакля.
Как во сне, Стахурский наклонился через спинку сиденья. Шеф упал лицом вниз, но рука с пистолетом застряла между спинками передних сидений. Пальцы мертвой руки разжались, и пистолет держался только на указательном, сжимавшем спусковой крючок. Стахурский схватил пистолет и выскочил на дорогу. Теперь надо бежать.
— Бегите! — снова крикнул Ян и махнул рукой по направлению к оврагу.
Потом он сел в машину и нажал на рычаги и педали. Мотор заревел — он был в полной исправности, — машина рванулась назад, а Ян в то же мгновение выскочил из нее.
Машина покатилась задним ходом к мостику, но руль был вывернут, и она ударилась в обочину, подпрыгнула, свернула с дороги и с грохотом сорвалась на дно оврага. Ян подбежал к мостику, наклонился и, тщательно нацелившись, бросил вниз, на машину, пылающую паклю. Потом он, слегка прихрамывая, подбежал к Стахурскому, схватил его за руку и потащил. Они бежали по вспаханной земле, ветер гнал их в спину; добежав до обрыва, они прыгнули в овраг и покатились по крутому склону вниз. Там они поднялись и по высохшему руслу побежали вперед. Песок и галька скрипели под ногами, ветки боярышника хлестали их. Стахурский бежал впереди. Ян следовал за ним, припадая на ногу.
Наконец они остановились, чтобы перевести дух, и оглянулись. Черный дым поднялся выше моста, а под мостом лежала перевернутая машина, и языки пламени вырывались из ее кузова.
— Она сейчас взорвется! — прошептал Ян, тяжело дыша. — Я открыл трубку, этот бензин обгорит — и взорвется бак…
Только он замолчал, как рванулось вверх пламя и фонтаном поднялся черный дым. Взрыв — неожиданно тихий — прокатился по оврагу и быстро рассеялся, заглушенный вверху ураганом. Теперь то, что было минуту назад автомобилем, пылало ярким костром, словно это была не стальная машина, а куча хвороста, облитая керосином.
— Скорее в лес! — крикнул Ян, и они снова побежали.
Камешки и песок хрустели под ногами, но бежать было легко, в овраге ветра почти совершенно не чувствовалось — вихрь свистел и завывал вверху, бешено кружась над оврагом.
— Спасибо, Ян! — сказал Стахурский.
Но Ян только махнул рукой вперед и крикнул:
— Бегите, бегите!
Пробежав полкилометра, они снова остановились. До леса оставалось не более ста шагов.
Стахурский за три недели работы на строительстве ежедневно видел шофера Яна и привык к его неказистой фигуре, нелепой выправке и пугливым глазам. Но сейчас рядом с ним был его спаситель, человек отчаянной решимости и беспредельного мужества, и Стахурский словно видел его впервые.
И все-таки перед Стахурским стоял никак не герой. Перед ним стоял человечек, такой глубоко мирный и штатский всем своим существом, что даже мундир на его плечах — немецкий мундир — не воспринимался как мундир солдата гитлеровской армии или вообще какой-нибудь армии, это была просто затрепанная и измызганная шоферская куртка.
Стахурский взял обе руки Яна и пожал их.
— Ян! — сказал Стахурский, превозмогая волнение. — Спасибо вам, я никак этого не ожидал. Вы мужественный и храбрый человек. Но, Ян, этого не надо было делать.
Ян понял слова Стахурского по-своему.
— Пожалуйста, — сказал он и сердито нахмурился, — пожалуйста, пусть вас не тревожит моя судьба.
— Кто вы такой, Ян?
— Меня зовут Ян Пахол. Я чех. Я ненавижу фашистов. Потом, с вашего позволения, я вам все расскажу. Но пойдем дальше — лес уже близко!
Он говорил, мешая русские и украинские слова, и ударения делал по-чешски на первом слоге.
Они двинулись вперед.
Теперь надо было подальше убраться от сожженной машины, укрыться в надежном месте, а там уже поразмыслить, что предпринять.
Страшная мысль неотступно преследовала Стахурского. Эта мысль заглушала и радость неожиданного спасения и чувство благодарности к спасителю. Клейнмихель безусловно действовал по поручению высшего начальства гестапо, и теперь, когда станут известны его гибель и бегство Стахурского, гестапо, очевидно, сразу же накроет все подполье. Вся подпольная организация должна немедленно уйти в лес к партизанам.
Они дошли до опушки молодой грабовой рощи и бросились в засохшую, примятую траву. Бледное лицо Яна дергалось от усталости, но на губах под короткими усиками блуждала улыбка, и глаза были оживленными, даже веселыми.
— Пятый! — как-то торжественно прошептал Ян.
— Что? — не понял Стахурский.
— Пятый фашистский офицер! — Ян вдруг улыбнулся лукаво и озорновато. — Я не убил ни одного чином ниже майора.
Пораженный Стахурский молчал. Этот незаметный и такой мирный человек, совсем не герой, убил уже пять гитлеровских офицеров!
Они сидели некоторое время молча, каждый во власти своих мыслей, и Ян все улыбался, чуть заметно поводя усиками. Вокруг не было ветра и было бы совсем тихо, если бы там, за оврагом и лесом, в степи, не бушевал ураган, если бы не шумел ветер в верхушках деревьев и не поскрипывали с натуги тонкие и стройные стволы грабов.