Мы вместе были в бою

Смолич Юрий Корнеевич

Мария почувствовала, как вздрогнул Ян.

Они долго молчали. Наверху выл ветер. Вода в ручье тихо звенела.

— Проклятая жизнь! — прошептал Пахол.

— Нет, — горячо возразила Мария, — не проклинайте жизнь. На какие только муки не идет человек, чтобы жить…

— Ах! — вскрикнул Пахол. — Это только в вашей стране люди любят жизнь, когда им даже тяжело. У нас почти все проклинают жизнь.

— Как же вы нашли партизан? — спросил Стахурский Марию.

— А куда же нам было деваться? — ответила Мария. — Шли по лесу и наткнулись на партизанский

дозор. Это была такая радость, точно домой пришли… И не потому, что там знакомые нашлись, а потому, что все такие, как ты сама, так же думают, к тому же стремятся. Среди своих людей можно что угодно вынести, на что угодно пойти. На другой же день, после того как мы пришли, эсэсовцы прочесывали лес, и пришлось принять бой. Мне дали автомат, и я пошла. До Берлина могла дойти, потому что со своими. — Она засмеялась. — А была бы одна, с перепугу в кусты шмыгнула бы.

Стахурский пошевелился.

— Вам неудобно?

— Я думал пойти посмотреть…

— К машине? — спросил Пахол, догадавшись о намерении Стахурского.

— Да.

— Тогда лучше я пойду, с вашего разрешения.

— Нет, Ян, вас могут узнать.

— И вас тоже.

— Верно! Но все же мне лучше итти. Я тут знаю окрестности и прочее…

— Пойду я, — сказала Мария, — сейчас это моя обязанность, а вы тут останетесь на посту.

Она раздвинула корни, вылезла и ступила в ручеек.

— Ветер, кажется, притих…

— Вчера он тоже тише стал перед вечером. Который час?

Пахол взглянул на ручные часы.

— Четыре.

Мария побрела по дну ручейка, хлюпая сапогами по воде. Руки она положила на автомат.

— Да, Ян, — сказал Стахурский, — вы правильно сделали, что не пошли в эти тридцать три партии.

— Тридцать шесть, — поправил Пахол.

— Ну, тридцать шесть, — Стахурский усмехнулся. — И вам повезло, что вы встретили эту девушку в Харькове. Вообще вашей стране, как и многим странам, посчастливилось потому, что против фашистов борется наша Советская страна, наш советский народ. Ведь мы не просто страна и не просто народ, а страна революции и революционный народ.

— Это я знаю, — сказал Пахол, — об этом мы тоже говорили с панной Ольгой.

— Думаю, Ян, что у нас в отряде вы тоже станете революционером.

— Я об этом не думал, — признался Ян. — Я думал, что все равно погибну, но решил не просто умереть в ожидании, пока меня уничтожат фашисты, а сначала уничтожить их, сколько смогу.

— Дело не только в фашистах, Ян, — возразил Стахурский, — вы еще поймете это. Реакция имеет сотни личин. Тридцать пять из ваших тридцати шести партий были реакционными, можете быть уверены.

— Это бесспорно, — согласился Пахол. — Но если образуется тридцать шестая партия, когда уже есть тридцать пять никчемных, то и она ни к чему. Я вообще против партий.

— Слышал, — сказал Стахурский, — но вы совсем не против. Вы только против реакционных партий. И поэтому вы придете еще в партию коммунистов. Ибо коммунисты против всех реакционных партий — за социалистическую революцию.

— Я хотел бы, чтобы произошла мировая революция, — промолвил Пахол тоскливо. — Когда же она наконец будет?

Стахурский засмеялся.

— А что говорила вам про мировую революцию та девушка из Харькова?

Пахол ответил не сразу, он минутку подумал:

— Мы с ней не говорили про мировую революцию. Мы говорили про дружбу народов в Советской стране, про товарища Сталина в Кремле, но на политические темы говорили мало. — Он смутился. — Мы, знаете, с вашего позволения, больше мечтали, как было бы хорошо, чтобы на свете все могли мирно работать и быть спокойными за завтрашний день, как в вашей стране.

— Чудесная эта девушка из Харькова, Ян, — сказал Стахурский. — И запомните: в каждой стране народ делает революцию, когда он созрел для этого, когда у него лопается терпение. Мы давно сделали революцию. Станете революционером и вы.

Вдруг наверху отчетливо прозвучала короткая очередь из автомата.

— Мария? — встревоженно спросил Стахурский.

— Думаю, что Мария, — сказал Пахол.

Они высунулись из ямы и посмотрели наверх.

Но увидеть им ничего не удалось.

— Она бы зря не стреляла, — сказал Стахурский. — Надо спешить ей на помощь.

Они уже стояли в воде.

— Идите вниз и через десять шагов поднимайтесь наверх, — сказал Стахурский, — а я пойду против течения. Пистолет с вами?

Они разошлись. Наверху было тихо.

Стахурский прошел шагов пятнадцать, весь овраг за поворотом был далеко виден, и там было спокойно. Он ухватился за корни и полез вверх по крутому склону. Пистолет он держал в зубах. Это было очень неудобно.

Наверху снова раздалась короткая очередь. Теперь стреляли совсем близко. Он сделал последнее усилие и высунул голову из оврага.

И сразу же он увидел Марию. Она, лежа, медленно отползала назад с автоматом, приставленным к плечу. Их разделяло расстояние не больше десяти метров.

— Мария! — прошептал Стахурский. — Что там?

Она не ответила, но, очевидно, услышала — носок ее сапога слегка постучал по земле: молчи!

Протарахтела длинная очередь, и пули прожужжали над головой Стахурского. Он прижался к обрыву, но успел заметить, что кусты на опушке леса шевелились, дрожали ветки — там кто-то скрывался.

Стахурский притаился, выбрал момент и прыгнул наверх. В следующее мгновение его обстреляли из кустов, но он уже припал к земле за стволом старого граба. На опушке, в кустах барбариса и бузины, засела целая команда. А их было только трое — один автомат и три пистолета.

Теперь Стахурский был всего в пяти шагах от Марии. Он видел ее побледневшее лицо, тревожно поднятые брови.

Пахола нигде не было видно.

Стахурский вынул из кармана второй, Даркин пистолет и положил его перед собой. Позиция за деревом была выгодная, но лишь до тех пор, пока в обойме будут патроны. А стрелять можно было только с близкой дистанции — и наверняка.