Мы все из глины

Раюшкина Екатерина

Андреев истерически задергал ручки. И, действительно, все двери были открыты. Из каждой комнаты на него смотрели чьи-то глаза. Он не верил, что все оказалось так просто - он свободно вышел в коридор и свободно говорил с Коленькой.

– Я же вам говорил… Я не вру, - улыбнулся парень.

Андреева бросало то в жар, то в холод. Он сел на пол, упершись в противоположную стену ногами. Тело стало ватным и неподатливым.

– И давно они открыты?

– Всегда, сколько здесь нахожусь. А прибыл я сюда давно, не

помню, сколько лет - сбился со счета.

– Оказывается, можно выходить?

– Можно гулять по коридору, но нельзя заходить в чужие комнаты.

– И мы можем так просто стоять и разговаривать?

– Это не приветствуется. Главное, чтобы нас Василиса не увидела вместе, - шепнул Коленька.
–  Просто вы так орали, я не мог не выйти.

Андреев схватил парня за руку и потащил в свою комнату. Как только дверь открылась, парень замер на пороге. Внутрь он отказался заходить.

На кровати Андреева лежало безжизненное тело мужчины. Багровое одутловатое лицо с черными нависшими бровями, следы пальцев Андреева на бычьей шее. Андреев закрыл ему глаза.

– Что с ним? Ему плохо?
–  испугался Коленька.

– Все гораздо хуже. Я убил его.

Коленька не проронил ни слова, постоял, посмотрел и быстрыми мелкими шажками утопал. Андреев остался наедине со своей жертвой. Но жалко ему было себя. Он чувствовал себя слабым, доведенным до ручки человеком. Конечно, он не виноват. Его вынудили убить - они сами пускай и отвечают! Он всегда был добрым и отзывчивым человеком, мухи не обидел. Любую мысль даже о теоретическом убийстве всегда отвергал. Как же он мог? Что на него нашло?

Его взгляд суетливо бегал по комнате. Горько ему было - так хотелось, чтобы его кто-то обнял, пусть и незнакомый, чтобы протянули руку помощи и не судили строго. Андреев пошел возвращать Коленьку. Парень сидел на своей кровати, накрывшись с головой простыней.

– Поверь мне, я не хотел, - неубедительно произнес Андреев.

– Плохо, плохо ты поступил, - шептал Коленька из-под простыни.
–  Уходи!

– Судишь, значит, - поник Андреев.
–  Не имеешь права! Ты такой же, как я. Здесь прозябаешь, а не на воле радуешься жизни.

– Меня скоро выпустят.

– Как же! Мечтай, - ухмыльнулся Андреев и ушел.

Слезы он больше не сдерживал. Забился в угол своей комнаты и рыдал навзрыд, как в детстве. Гадко было осознавать, что ничего уже не исправить, гадко было жить.

На шум прибежала Василиса. Она с недоумением смотрела на труп и не могла понять, как Андреев мог убить такого здоровяка.

– Андреев, что вы натворили?
–  как нашкодившему ребенку, назидательно сказала Василиса.

– Я не знаю. Вы сами в этом виноваты!
–  шмыгал носом Андреев.

– Вы лишили жизни одного из наших лучших наставников. С ним у вас был шанс на исправление. Теперь - не знаю. Но вы точно здесь не зря оказались.

Василиса сдернула с кровати Андреева серую простынь и накрыла тело. Затем привела двоих неказистых мужиков. Они долго крутились возле мертвеца, не зная, с какой стороны к нему подступиться. Один за ноги, другой под мышки, с трудом его подняли. Ноги покойника выскользнули из рук одного. Второй не выдержал резко увеличившейся нагрузки, и труп упал на пол. Еле подняли второй раз. Но покойник снова выскользнул. И обессилившие мужики решили его, как они выразились, «аккуратно доставить волоком».

– Вам есть, над чем задуматься, - сказала Василиса Андрееву и ушла.

Он снова остался один в темноте и в полной тишине. Чем больше он пытался что-нибудь услышать, чем тише становилось. Ничего даже не мерещилось в этой густой пустоте.

Андреев впервые подумал о том, что пришло время покончить с этой жизнью, вновь увидеть Эллочку и пойти на служение к Просову. В конце концов, что в этом плохого? Просов наглый и дерзкий, однако Андреев не смог вспомнить о нем ничего дурного. И между прочим, это он давным-давно намекал Андрееву, что он может потерять жену. Однако Андреев искренне не понимал, отмахивался и просил не лезть в его личную жизнь. Просов лишь по-идиотски улыбался: «Как знаешь».

И вот, спустя много лет, Андреев пытался отвлечься от всепоглощающего мрака и отчаяния. С усилием вспоминал последнюю неделю до трагической гибели сотрудников и участников «Третьего глаза». Но вместо этого перед глазами тусклой вспышкой мелькала Эллочка.

Она сидела на лавке под широкой старой липой. Андреев, проходивший мимо с тубусом под мышкой, ее бы и не заметил, если б громкие пронзительные всхлипы Эллочки не перебивали шум ливня. Ее хрупкие плечи вздрагивали, девушку трясло. Прохожим было не до нее. Они поспешно заходили в продуктовый магазин «Лакомка» и также быстренько выходили, пряча головы от дождя под плащами и газетами.

– Что с вами?
–  Андреев решился подойти к девушке.

– Ничего страшного… Как видите, жива и даже здорова, - всхлипнула она, смахнув с лица дождь и слезы.

Ее лицо сочетало в себе множество контрастов. Кожа белая, почти прозрачная. Брови и ресницы – черные. А волосы – русые с рыжеватым блеском.

– Это очень хорошо, - сказал Андреев, поглядывая в сторону дома.
–  А почему тогда плачете? Вас кто-то обидел?

– У меня бабушка умерла. Больше никого у меня не осталось.

– Соболезную вам. Бабушка здесь где-то жила?

Девушка отрицательно качнула головой.

– Как же вы здесь оказались?

– Я и сама не знаю. Возвращалась с похорон, потом шла-шла и оказалась здесь. Вы живете где-то здесь неподалеку?

Андреев кивнул.

– С учебы возвращаюсь.

Но девушке, видимо, эти подробности были неинтересны.

– Меня Эллочка зовут.

Конец ознакомительного фрагмента.