Мы все - осетины
Шрифт:
Вопросы следуют один за другим, задаются в максимальном темпе, не дающим ни одной лишней секунды на раздумья, едва пленный замолкает, даже просто для того, чтобы набрать в грудь порцию воздуха, Псих утробно рыкает и слова продолжают литься рекой.
Из рассказа пленника получается, что в селе никакой обороны не планировалось. Квартировавший здесь батальон третьей мотопехотной бригады еще на рассвете спешным порядком отступил в сторону Гори, вместе с ним ушли и местные самооборонщики. Да и большая часть гражданского населения, опасаясь погрома, тоже двинулась в ту сторону похватав на скорую руку самые дорогие пожитки. Село практически брошено. Минометная батарея оставалась в качестве заслона, с задачей нанести удар по сосредотачивающимся для штурма войскам и срочно уходить, догоняя пехоту. Сейчас скорее всего минометчики уже вовсю сворачиваются. Сам Резо оказался кадровым военнослужащим, той самой минометной батареи. В гражданское он переоделся для маскировки, надеясь в случае чего сойти за местного.
Кто знает, может это у него и получилось, если бы успел вовремя скинуть бинокль и рацию. Хотя и теперь его участь была не столь уж незавидной, все-таки попал в плен к кадровым российским военным, а значит вполне мог рассчитывать на сохранение жизни, медицинскую помощь и возвращение домой живым после войны. Возьми его ополченцы, или добровольцы все могло повернуться совсем по-другому. Гораздо более печально.
Село горело, подожженное сразу со всех четырех концов. Жарко полыхали объятые пламенем дома, полз к синему небу жирный черный дым, летела по воздуху копоть. Где-то там в непроницаемом для глаз облаке деловито копошились добровольцы, ветер доносил до нас спорадическую стрельбу и азартные крики. Десантники ушли дальше, в сторону Гори, а добровольческие отряды остались. Они пришли сюда жечь грузинские танки, но танков на их долю, увы, не хватило, поэтому теперь они должны были спалить хотя бы брошенные грузинами дома. Хоть как-то оправдать свое присутствие на этой войне.
Ополченцы валялись в траве возле околицы, лениво наблюдали, за тем, как превращается в обгорелые руины, еще недавно богатое, цветущее село. Сами они в погроме не участвовали, с осуждением поглядывали на вошедших в раж добровольцев, но молчали, не вмешивались. Просто наблюдали за происходящим. Оставшиеся местные, тоже большей частью были здесь. Жались к начинавшейся за селом чахлой рощице, со страхом поглядывали в нашу сторону, с ужасом смотрели, как полыхают в огне их дома. В основном это были те, кто просто не мог убежать: немощные старики, да старухи, лишь изредка в толпе мелькали прижимающие к себе детей женщины. Мужчин не было вовсе. Понятное дело, все ушли вместе с отрядом самообороны.
Руслан недовольно сопел рядом со мной. А однажды, когда откуда-то со стороны деревни донеслось жалобное коровье мычание, тут же прерванное короткой автоматной очередью, даже дернулся, явно намериваясь встать и вмешаться в происходящее, правда тут же подавил свой порыв.
— Что, не нравится?
Он недовольно дернул щекой, ожег меня злым взглядом:
— Корова-то тут при чем? Она же национальности не имеет! За что они ее?
— А вот эти старики и старухи, они что, в чем-то перед тобой виноваты? — лениво попытался я его поддеть. — Они не коровы, но что они тебе сделали? За что сейчас жгут их дома?
— Они — грузины! — коротко отрубил Руслан. — Грузины все виноваты!
— Ну-ну… — спорить мне с ним совсем не хотелось, и я отвернулся, пожевывая сорванную тут же травинку и продолжая наблюдать за тем как превращается в гору углей и головешек грузинское село.
Чем-то эта сцена напоминала мне кадры виденной когда-то хроники совсем другой войны. Там тоже горели дома и звучали выстрелы, и виднелись такие же закопченные, но сияющие больным азартом лица карателей. Вот только те были в черной эсэсовской форме, а эти в современном пятнистом камуфляже… Мысль отчего-то показалась мне стыдной и неприятной. Ощущение довольства жизнью разом ушло, будто кто-то стер его жесткой беспощадной рукой. Я выплюнул изо рта соломинку и отвернулся от села, решив, что лучше буду глядеть в подернутое нежно-белыми облаками яркое летнее небо. Правда и по нему тоже ползли, напоминая о происходящем, черные дымные клубы, но их легко можно было не замечать, если чуть-чуть отвернуть в сторону голову. Да, вот так, гораздо лучше… Ничего вокруг нет, ничего не происходит, только ослепительная синь небосвода, только ласковые солнечные лучи… И удушливая дымная гарь, даже здесь упорно лезущая в ноздри… Черт! Прекрати наконец эту дурацкую истерику! В конце концов они в своем праве! На войне, как на войне… Они просто мстят за перенесенные ими беды! Они в своем праве!
«Ага, вот только жгут село почему-то вовсе не натерпевшиеся от грузин местные ополченцы», — все-таки ввернул своё маленький подленький червячок, прячущийся где-то на самом дне души. Но я вовремя цыкнул на него, заставляя молчать. Еще не хватало заниматься дурацкими самокопаньями, да и кто я такой в самом деле, чтобы судить этих людей? Ясное дело, никто… А раз никто, то и буду спокойно лежать в мягкой шелковистой траве и смотреть на летящие по небу облака. И попросту не стану видеть затянувшего половину небосвода черного дыма. В конце концов, это не мое дело!
Мне совсем было удалось отрешиться от происходящего, полностью сосредоточив свое внимание на причудливой форме неторопливо движущихся в поднебесье облаков. Я все-таки немножко художник, а значит у меня гипертрофированно развитое воображение. Поэтому мне вовсе нетрудно дополнить с его помощью недоделанную природой форму. В моих глазах скользящие по небу облака превращались то в сказочных драконов, то в рыцарские замки, а то представали какими-то невозможными несуществующими в природе зверями… Где-то там, далеко, почти на другой планете, слышались выстрелы, крики, треск лопающихся в огне досок, а я все лежал и отрешенно смотрел вверх, удивляясь и восторгаясь причудливой игрой сотканных из призрачного пара белых нагромождений. Мне не было никакого дела до того, что творилось от меня всего в нескольких десятков шагов.
Но, видимо, в этот день сохранить невозмутимое спокойствие и нейтралитет, мне было не суждено. Истошный, дрожащий в воздухе на высокой звенящей ноте женский крик заставил меня вынырнуть из уютного пространства моих грез, обратно в этот сволочной мир, где никто почему-то не может обойтись без отвратительного насилия. Даже рыцари в сияющих доспехах, даже борцы за свободу, даже их бескорыстные помощники… Ощущая пока еще лишь смутное беспокойство, я приподнялся на локте, а потом и вовсе принял сидячее положение, пристально вглядываясь в укутанную дымной пеленой поселковую улицу. Руслан тоже приподнялся рядом, одним слитным, по-кошачьи гибким движением.
В дыму проглянули первые смутные фигуры. Радостно гогоча добровольцы волокли кого-то по улице, кого-то, кто отчаянно сопротивлялся и истошно верещал, сорванным до хрипоты, но все же явно женским голосом. Я оцепенел, прошлое вновь властно накатывало из неведомых глубин подсознания. Жутко скалился в плотоядной гримасе покойный уже грузинский пулеметчик, безуспешно выдиралась из его жадных рук осетинская девушка. Вот, значит, как… Еще не все счета, оставшиеся в этой далекой горной стране сполна оплачены мной. Богу, мировому равновесию, еще каким-то там неизвестным силам угодно, чтобы я в дополнение ко всему вновь прошел через это… Все та же вездесущая спираль… Все возвращается, только на более высоком уровне… Любая проблема, любое испытание, от которого ты уклонился, бежал, вернется к тебе опять, щедро прибавив в весе и общей паскудности… Ну и что теперь прикажете делать?
Пьяные от безнаказанности и азартно веселые добровольцы волокли свою жертву как раз в нашу сторону. Уже можно было рассмотреть, что девушка довольно молода, лет двадцать не больше… Не пойму, честно говоря, на что они там позарились… С моей точки зрения совсем даже не красавица, скорее дурнушка, а уж если прибавить сюда вымазанную копотью, перекошенную страхом мордашку и общий растрепанный вид, то и вообще, туши свет, я столько не выпью… Но здоровенным парням в камуфляже, увешанным с ног до головы оружием сейчас похоже было все равно. Они просто упивались своей силой и властью, дерзкой лихостью и смелостью, каждый чувствовал себя героем, повелителем человеческих судеб и это ощущение пьянило, толкало на все новые и новые «подвиги». Похоже сожженных домов и расстрелянного скота им уже оказалось мало. Бушующий в крови адреналин требовал чего-то покруче.