Мы все умрём. Но это не точно
Шрифт:
— Борись, Нотт. Неужели ты дашь себя сломать? — следом Малфой отлеветировал его безвольную тушу в кресло и вновь направил палочку. — Легилименс!
Тео только и успел, что в ярости скрипнуть зубами, но остановить происходящее уже никак не мог. Драко вошёл в сознание мягко, невесомо. И к собственному удивлению Нотт понял, что даже насильная легилименция ничуть его не тронула — было всё равно, пусть роется. Ничего интересного он там не найдёт. Всё монохромно, скучно, сухо и тонко, как старый пергамент, который тронь — и рассыплется в руках.
Драко по-хозяйски перетряхнул его мысли, воспоминания, ничуть не скрываясь, наоборот, будто
Вот в детстве они решили стать путешественниками и заблудились. Подумали, что жизнь кончена, соорудили себе шалаш из сухих веток и стали думать, как поймать кролика на ужин. Пока Тео старался связать из шнурков настоящую тетиву для лука, как в сказках, Драко пытался наколдовать воду, но никак не получалось. А потом пришла Нарцисса и увела их, перепачканных грязью, домой. Всё это время они были в нескольких ярдах от поместья и даже не вышли за забор. Тогда Теодор впервые подумал, что Драко — его лучший друг.
Или же вот — Блейз впервые притащил к ним в комнату бутылку огневиски. И они, пытаясь доказать друг другу свою взрослость, морщась и кряхтя, выпили её до дна. Потом всей компанией, идиотски хихикая, убегали по коридорам Хогвартса от Филча, который, кажется, за ними вовсе и не гнался. В конце концов, они окончательно заблудились, где-то по дороге потеряли Грега с Винсом, а через некоторое время и Малфоя с Паркинсон. Судя по воспоминаниям Драко, тот в ту ночь лишился девственности в какой-то пыльной, душной аудитории. А в воспоминаниях Тео осталось купание нагишом в холодных водах Чёрного озера, сон на мягкой траве и позорное пробуждение рядом с ногами Снейпа. В то утро он решил, что никогда больше не даст себя так бездарно поймать с поличным.
Образы обоих смешивались в его голове в странное единое облако, и в какой-то момент Тео показалось, что это он тогда провёл ночь с Паркинсон, в то время как Малфой с Забини и Монтегю дрыхли где-то на газоне Хогвартса.
И чем больше воспоминаний кидал ему Драко, тем сложнее становилось отличить свои от чужих. У Малфоя всё было ярче, острее, своё же вспоминалось с трудом и словно через толстый слой ваты. Драко поделился своими стычками с гриффиндорцами, ощущением закипающей ярости, и Тео злился вместе с ним. В воспоминаниях мелькала Грейнджер, и Нотт впитывал его раздражение, как родное. Малфой принял тёмную метку, и его тоже отозвалась настоящей болью в руке… Он ощущал всё, как собственное: торжество, возбуждение, страх — это была бесконечная вереница живых, ярких образов, и Тео впервые захотелось научиться чувствовать каждый момент, каждую секунду так же, как это было в воспоминаниях Драко.
И тогда он решил, что у него есть причина задержаться в этом мире… ненадолго.
Поэтому, наконец оказавшись свободным, он с головой погрузился в исследование собственных граней. Всё оказалось очень размытым и неясным. Тео выяснил, что маленькой тёплой искрой в нём откликается музыка, адреналин и секс. Правда, поддержание тления этих искр давалось всё сложнее. Если
Но несмотря на кратковременный результат, ему нравился этот эмпирический метод познания себя. Главное, Тео знал, что это тлело где-то внутри души, а значит, нужно просто найти и разжечь. Поэтому он постоянно продолжал поиски, проводил над собой эксперименты и пробирался на ощупь, слушая внутри — откликается или нет.
К несчастью для Малфоя, откликалось всегда на него. Бедный, бедный малыш Драко. Тео было бы его жалко, если бы он умел жалеть. Незавидная участь — стать инструментом. Но кто тебя будет спрашивать, а, блондиночка?
Может, это осталось привычкой с детства, может — последствие их сеансов легилименции, из-за которых ему стало сложно отделить воспоминания Малфоя от своих, но всё, что цепляло Драко, неизменно привлекало внимание Нотта. С ним было весело и живо. Малфой выдавал восхитительный спектр эмоций, и Теодор, как человек, измученный безумной жаждой в пустыне, впитывал, впитывал их все до капли. Драко нужно было лишь слегка подтолкнуть к нарушению его так долговыстраиваемого душевного баланса, и моментально становилось ярко, интересно и остро… Тонкая корочка первого льда, на которую наступишь, и она так охуенно приятно затрещит под ногами. Тео давил, а Драко трещал, и это было словно… наблюдать фейерверк. Тысяча ярких искр. Громко, завораживающе и красиво. Рядом с ним Нотт чувствовал себя живым, поэтому ему хотелось больше, ещё и ещё.
И Малфой срывался.
Постоянно.
Всегда.
И его перемену отношения к Грейнджер Тео не заметить не мог. И всё же, если Драко нашёл в ней что-то, значит, и ему стоило попробовать.
Теодор решился.
Он встал, отряхнулся и спустился по старой, скрипучей лестнице в гостиную.
Гермиона сидела на пыльном полу, облокотившись спиной на деревянные остатки дивана и перебирая фотографии прошлых хозяев. Услышав шаги, она замерла, с тревогой вглядываясь в чужое лицо. Карие глаза мокро блестели, хотя следов слёз на щеках заметно не было.
Теодор медленно подошёл и посмотрел на неё сверху-вниз с высоты собственного роста. Он специально хотел, чтобы Грейнджер чувствовала себя как можно более некомфортно рядом с ним, и было интересно какую ещё реакцию она способна выдать в ответ. Но Гермиона, видимо, убедившись, что его глаз цел, просто вернулась к созерцанию фотографий.
— Ты никогда не думал, что всё, что действительно важно, — это только люди? — тихо спросила она. — Кому нужны все эти вещи, фигурки, дорогой фарфор? Они копили их, тратили на это своё время и силы. А это теперь лежит здесь бесполезной грудой мусора. И только по фотографиям можно сказать, что они прожили свою жизнь не зря. Их кто-то любил, по ним кто-то скучал…