Мы все умрём. Но это не точно

Aris me

— Лежи, не двигайся, у тебя кровь идёт, — посоветовал он и размазал свою остывшую сперму по его плечу. И Тео пообещал себе, что когда-нибудь убьёт его.

— Лежи, любимый, я сама, — согласилась Алекто, с чавкающим звуком оторвавшись от его члена и вновь насадилась ртом до самого основания, и Теодор почувствовал, как головка упёрлась в тесное, горячее горло. Раны на груди и руке саднили, однако это было ничто по сравнению с тем ощущением облегчения, который дарил ему скользкий, горячий язычок Алекто. Нотт подался бёдрами вверх, распаляясь и желая от неё более активных движений.

— Тебе больно, да? Сейчас я сделаю всё хорошо, — всполошилась та.

Тео хотел что-то промычать, про «сильнее, глубже, быстрее», но Алекто выпрямилась,

придвинулась бёдрами поближе и одним резким движением насадилась на его член. До красных вспышек под опущенными веками. Не сдержавшись, он простонал и зажмурился — вид снизу на второй подбородок и бездонные дыры ноздрей как-то отвлекал. Но Кэрроу неплохо натренировалась в искусстве любви и знала, как правильно привставать, в какой момент нужно поменять темп и обхватить рукой яички. Единственное, чего она не знала, — это когда вовремя заткнуться.

— Любимый, тебе хорошо? — её мерзкий скрипучий голос. Тео удивлённо поморгал, не понимая, всегда ли она так отвратительно тянула буквы или ему сейчас показалось?

Алекто весила в полтора раза больше него. Она ритмично привставала, не забывая при этом ладонью нажимать на рану у сердца. Как же больно. Нотт сжал зубы, но всё равно болезненный вздох вырвался сквозь плотно сомкнутые губы. Секс с ней был не хуже пыток Беллатрисы. Мерлин, как не вовремя к нему начало возвращаться сознание, лучше бы он выпил всё зелье Амикуса до дна. Он прикрыл глаза, желая, чтобы она поскорее попользовалась им и уже отпустила. Чувствовал Теодор себя и вправду шлюхой: готовый, вечно услужливый мальчик для Алекто Кэрроу. Его тело покачивалось вместе с размеренными движениями женщины. Фрикции не приносили никакого удовольствия. Будто у неё под юбкой сидела голодная змея, которая решила проглотить Тео целиком и теперь засасывала в глотку его член, давилась, выплёвывала и снова пыталась заглотить. Вроде горячо и узко, но абсолютное ощущение противоестественности. Пусто, бессмысленно и хочется сдохнуть. Нотт с трудом сглотнул вязкую, как клей, слюну. Нет, так они оба никогда не кончат. А значит, это будет длиться вечно…

Вечно…

Вечно.

Ему казалось, что в скрипе пружин отчётливо слышится это слово. Или же он уже совсем спятил? Теодор протянул не раненую руку к Алекто под юбку, нашёл на ощупь лобок и очертил пальцем влажный, скользкий клитор. Та застонала и подалась ближе. Тео откинул голову вверх, взглядом встретился с попивающим из своего бокала Амикусом. Алекто ускорилась и теперь скакала на нём, будто пыталась раздробить своими бёдрами его таз или сломать член. Дышать получалось через раз, потому что когда она опускалась вниз, то из лёгких выбивало весь воздух. Рубиновое вино в бокале Амикуса покачивалось вместе с ними в такт движений. Алкоголь красиво кружил по стенкам бокала, оставляя размытые, полупрозрачные разводы. Это видимо было очень хорошее вино.

— Что она на мне написала? — из-за размазанной крови на груди ничего не получалось прочесть. Алекто громко и шумно выдохнула, извещая о скором финале, и Нотт сильнее надавил ей на клитор, усилив трение. На пороге оргазма она всегда теряла чувствительность и приходилось жать так, будто пытаешься раздавить слизняка пальцем.

Амикус поднял руку, салютуя бокалом.

— Улыбайся.

И вновь его сознание будто бы провалилось в сон. Тео вновь накрыло волной сладкого тепла и счастья — его девочка написала «Улыбайся»… Она любит его улыбку. Малышка так сильно любит его! Теодор перевёл взгляд на прекрасную, чудесную Алекто. Она была всегда так изумительна в первые секунды после оргазма, с этим лёгким румянцем на щеках и довольным блеском в глазах… Это делало его отупляюще счастливым на пару мгновений… А на следующий день всегда хотелось просто сдохнуть.

***

Теодор болтнул тёмно-красное вино в своём бокале. Секс — это просто фрикции, не Алекто, так кто-то другой, всё равно кто. Несколько минут удовольствия, а потом гаснет свет и прекрасные

актёры на сцене становятся серыми, скучными людишками в изъеденных молью париках. И с Грейнджер будет так же. Зачем всё портить, когда можно сполна насладиться актёрской игрой?

На его плечо неожиданно легла узкая ладонь, и Теодор вздрогнул, еле сдержавшись, чтобы рефлекторно не ударить в ответ. Тень Амикуса вечно мерещилась ему за спиной. Чёрт, он стал слишком часто терять бдительность рядом с ней. Гермиона встала рядом, и её взгляд замер на его руках. Тео только сейчас вспомнил, что закатал рукава, но опускать их уже было бессмысленно, она наверняка всё успела разглядеть.

— Шлюха, — прочитала Гермиона вслух, и в её взгляде промелькнула жалость. Жалость, ты серьёзно, Грейнджер? Девушка с клеймом грязнокровки, оставшаяся без дома, без родителей, без поддержки… И эта маленькая испуганная птичка жалела его? Её сочувствие ему точно не было нужно, оно только злило и вызывало раздражение. Нотт приподнял брови и смерил Золотую девочку недовольным взглядом.

— Чужие слова нас не определяют, — печально произнесла она, видимо, приняв его выражение лица за ещё больший повод для жалости.

Ну да, давай сейчас расскажем грустные истории из жизни и поплачем солёными, крупными слезами в жилетки друг друга. Теодор криво усмехнулся, не слишком желая поддерживать этот разговор, и Грейнджер неловко замолчала. Нотт часто за ней наблюдал в последнее время, даже начал немного понимать её, и сейчас хватило всего одного взгляда, чтобы догадаться, что она подошла не просто так. Ей определённо что-то от него нужно. Гермиона неловко теребила край чёрной рубахи, и Тео с любопытством проследил за её тонкими пальцами. Сквозь шелковую ткань отчётливо виднелись торчащие соски. В комнате действительно было прохладно, но холод это или другое напряжение? Девочка всё молчала. Она явно колебалась и собиралась с мыслями. Грейнджер даже пару раз тяжело вздохнула и приоткрыла рот, будто бы желая что-то произнести, но слова никак не срывались с губ. Нотт прикусил изнутри щеку, стараясь сдержать ухмылку — сомнения оппонента всегда хорошая почва для торга. Ну что, поторгуемся, Грейнджер? Только в чём твой интерес?

— Я почувствовала, как ты меня поцеловал, — наконец медленно произнесла она, и Нотт подумал, что девочка закатит сейчас истерику, поэтому устало перевёл взгляд в окно, абсолютно не желая её слушать и мысленно обещая себе когда-нибудь создать универсальный приглушитель звуков. Но Грейнджер удивила. Немного помолчав и вновь собравшись с духом, она добавила: — Почему ты остановился?

Почему он что? Тео подумал, что ему померещилось. Плавно, словно боясь спугнуть, Нотт развернулся и взглянул на неё по-новому. Что именно он упустил в самом начале? Грейнджер как-то странно на него смотрела, её лицо было полностью серьёзным, только карие глаза лихорадочно блестели в полумраке комнаты, словно там, в черепной коробке полыхал пожар. Он улыбнулся — ощущение, что ты горишь заживо изнутри, было ему прекрасно знакомо. Что ж, видимо, Теодор ошибся, не за грустными историями в жилетку Гермиона сейчас пришла. А за чем именно?

— Ты бы хотела, чтобы я продолжил? — уточнил он с нескрываемым любопытством, побуждая её высказать мысли вслух.

Гермиона заметно смутилась и отвела глаза в пол. Наверняка не привыкла говорить такие вещи прямо, но Теодор решил, что и пальцем не пошевелит, пока она не попросит его о чём-то сама. Грейнджер очертила ногтем трещинку на деревянном подоконнике и всё так же, не поднимая глаз, прошептала:

— Я натворила столько глупостей, хотя всегда думала, что поступаю верно, но всё, к чему пришла — вот это сейчас, — Грейнджер немного помолчала, видно было, как сложно ей даются слова. — Мне так одиноко и страшно, Тео. Очень. Я не хочу оставаться одна. Хотя бы не сегодня… — она вновь затихла, но, тяжело вздохнув, через мгновенье продолжила: — Может быть, для этого мне пора перестать пытаться поступать правильно?