Мы всякую жалость оставим в бою…

Орлов Борис Львович

— Полковник Соколов прибыл по Вашему приказанию, господин Рейхсфюрер.

— Полно, товарищ, полно, — он встает из-за стола и подходит ко мне. — Прошу Вас, товарищ, без чинов. Называйте меня просто «рейхсфюрер». Вы прибыли ко мне не по приказу. Я просто пригласил Вас к себе. — Он напрягается, и вдруг произносит по-русски: — В гости, правильно?

— Совершенно верно, рейхсфюрер.

Он жестом приглашает меня сесть и садится напротив.

— Коньяк?

— Не откажусь.

Коньяк великолепен, о чем я и сообщаю гостеприимному хозяину. Я осматриваю его кабинет, и вдруг замечаю лежащую на столе скрипку. Гиммлер прослеживает направление моего взгляда и оживляется:

— Играете, товарищ?

— Увы, нет, мой рейхсфюрер. Но очень люблю скрипку. Есть в ней что-то нежное, совсем человеческое…

— Я понимаю Вас, — Гиммлер согласно кивает, — я сам очень люблю скрипку и даже немного играю.

Сам играет? Это интересно. По-моему, он не прочь продемонстрировать мне свое искусство, но я не уверен… А, где наша не пропадала:

— Рейхсфюрер, а может ли гость просить Вас о великом

одолжении?

— Что именно Вам нужно, товарищ? — Гиммлер явно заинтересован моим вопросом. — Слово гостя — закон.

— Мой рейхсфюрер, я бы очень хотел услышать Вашу игру…

Он польщен. Легким движением он поднимает скрипку и кабинет заполняет нежная мелодия «Колыбельной» Грига. А играет он и в самом деле очень и очень прилично. По крайней мере на мой взгляд дилетанта…

Когда он заканчивает, я рассыпаюсь в похвалах. Гиммлер доволен. Ну что ж, маленькое тщеславие позволительно даже великим людям.

Но вот он сообщает мне и о подлинной цели своего приглашения. Оказывается, рейхсфюрер просил наше командование предоставить в распоряжение войск СС офицера-танкиста, который мог бы быть инструктором при освоении новых тяжелых танков. И теперь он видит, что прислали именно такого офицера, которого он и хотел. Приятно слышать и приятно слушать. Я ведь тоже не чужд тщеславию…

По окончании аудиенции мне зачитывается приказ Фюрера германского народа, Адольфа Гитлера о награждении меня Рыцарским Крестом, поскольку все предидущие я уже получил. Гиммлер сердечно поздравляет меня с наградой, и выражает уверенность, что мы еще встретимся. Он тепло пожимает мне руку и просит запросто обращаться, если в чем-нибудь возникнет нужда.

На выходе из Рейхсканцелярии меня догоняет адъютант Гиммлера. Не слушая никаких возражений, он почти насильно вручает мне футляр, в котором лежат две бутылки того самого коньяка, который мне так понравился. На все мои возражения, он вежливо отвечает только одно: «Рейхсфюрер приказал передать Вам». Ну ладно, попробую доказать, что русский полковник-дружинник умеет отдариваться. Дело в том, что из Нанси я захватил отменную скрипку работы Ивана Батова. Не знаю, какими путями эта соотечественница попала к лягушатникам, но мне почему-то показалось грешно оставлять работу великого русского мастера в плену у галлов. Правда, в моей семье на скрипке никто не играет, но я рассудил, что, может быть, внуки возжелают… Но теперь у меня в голове возник дерзкий и нахальный план…

Вихрем я влетаю в гостиничный номер. Раскидываю багаж. О, вот она. В футляре старинного шевро, лежит, поблескивая матовым лаком, русская красавица. Ну, держитесь, камераден…

Я вызываю метрдотеля, и интересуюсь, можно ли послать посылку в Рейхсканцелярию? Слегка опешив, метрдотель отвечает, что, разумеется, можно. Я прошу его распорядится запаковать вот эту скрипку, и послать по адресу, указанному выше. Он бросается исполнять. Через пять минут он приносит мне хорошо упакованный сверток и просит меня лично начертать адрес. Бестрепетной рукой я вывожу: «Рейхсфюреру СС, Генриху Гиммлеру». Адрес производит на метра впечатление, сопоставимое с близким разрывом шестидюймового фугаса. Кажется, в глазах достопочтенных берлинцев я буду пользоваться некоторым весом.

Оберштурмфюрер Вилли Хенске. Мюлуз

После разгрома Франции основная работа выпала на долю наших лётчиков. Для наступления имелись в распоряжении следующие силы, объединенные во 2-й воздушный флот (командующий — фельдмаршал Кессельринг) и 3-й воздушный флот (командующий — фельдмаршал Шперрле): 14 эскадр бомбардировщиков, 9 эскадр одномоторных истребителей, 2 эскадры тяжелых двухмоторных истребителей. Это составляло примерно 1100 бомбардировщиков, 900 одномоторных истребителей, 120 тяжелых двухмоторных истребителей, то есть, включая пикирующие бомбардировщики, в общей сложности 2200 самолетов с опытным и хорошо обученным закалённым личным составом. Ещё четыре с половиной тысячи машин выделили русские, и около трёхсот итальянцы, отвлекаемые боевыми действиям в Африке, где англичане напали на их колонии. Огромная сила. Просто колоссальная.

Для ведения боевых действий против Англии наши авиационные соединения находились в весьма благоприятном положении. В результате завоевания Голландии, Бельгии и Франции базы приблизились к Англии и широкой дугой тесно охватили ее юго-восточную часть, что сильно увеличило глубину ударов авиации. Стали возможными концентрические действия, а благодаря небольшим расстояниям до целей наступления можно было совершать по несколько вылетов в день. Стратегическая же действовала вообще круглосуточно и безраздельно. Кроме того, широкое рассредоточение немецкой авиации в исходном районе затрудняло действия противника против ее аэродромов. План действия союзных военно-воздушных сил, сводился к следующему: сначала, уничтожая истребители противника в воздушных боях и на земле, разрушая их аэродромы, вытеснить их, по крайней мере, из Южной Англии, а затем соединениями бомбардировщиков, нанести удары по всем важнейшим объектам и добиться экономического краха страны. При этом с самого начала приоритетными целями были определены все промышленные предприятия и крупные города. Так что пока мой друг Макс со своим ребятами не давал англичанам спать, я со своими прибыл в Берлин. Где в связи с развёртыванием Тяжёлой Латной Дружинной дивизии «Александр Невский» до бригады должна была осуществлена передача техники моему пятьсот второму батальону СС. Что нам передавали я знал и ждал этого момента с нетерпением. Многие наши танкисты посидев в моём «ЗГ» и опробовав его, завидовали моей удаче и мечтали о таких же танках.

И вот их мечты сбывались… Наши «Т-28» уехали в Африку, мы передали их итальянцам, а сами же прибыли поездом в пункт назначения… После прибытия нас рассадили по автобусам и повезли в лагеря рядом с городом, где мы должны были дожидаться своих новых машин. Там всех расселили по палаткам, благо стояло лето, и разрешили отдыхать. Часть ребят пошла купаться — Рейн протекал в пятистах метрах от лагеря, кто-то стал писать письма, кто-то просто спал. Я с четырьмя товарищами взял автомобиль начальника лагеря вместе с шофёром и переодевшись в парадную форму мы поехали в город. Нам хотелось поесть нормальной пищи, сходить в кино, просто немного отдохнуть от войны и расслабиться… Водитель быстро доставил нас до площади перед бывшей ратушей, где теперь размещалась комендатура и покинув машину мы двинулись на поиски какого-нибудь заведения. При виде наших чёрных мундиров прохожие освобождали нам проход, но мы искали ресторан, досадуя на себя за то, что не догадались расспросить шофёра. Наконец заметив долгожданную вывеску, устремились к ней чуть ли не бегом. В дверь, правда, уже нормально вошли, как полагается настоящим посетителям. Я вообще-то по ресторанам не часто гулял, некогда было, да и не на что. Жалованье у меня не очень-то было, поначалу. В молодости моей вообще… Молчу. А когда в чины выбился — опять же, занят оказался: то война, то учёба… Заходим, значит — там народ вовсю гуляет, веселье кипит. На сцене кордебалет ляжками тощими трясёт, оркестр надрывается, дым столбом клубиться табачный. Официанты носятся как наскипидаренные, пот с них градом. А главное — сидят одни черномундирники. Я вначале не понял: это что же, мой батальон в самоволку удрал в полном составе? Потом сообразил — соратники веселятся. Форма-то у нас одного цвета, чёрная. Даже покрой похож. Ну, осмотрелись мы — мест свободных нет… Приуныли мои орлы. Вдруг вижу — знакомая до боли физиономия средней степени алкогольного наполнения восседает в гордом одиночестве — Всеволод Львович! Мой друг и учитель. Недолго думая я фуражку поправил, ремень с портупеей — смотрят мои манны на меня, как на чокнутого, мол, с чего бы это их командир вдруг оправку обмундирования задумал в кабаке проводить, и строевым шагом к столику подлетаю, честь отдаю:

— Господин наставник! Курсант Хенске прибыл! Представляюсь по случаю нахождения в увольнении!

Сева сфокусировался на мне. Потом расцвёл — улыбка до ушей.

— Вольно, курсант. Присаживайтесь.

Ну, я ему:

— Спасибо, господин полковник, но я не один. Со мной мои товарищи…

— Уместимся?

— Конечно, господин полковник.

— Зови.

И вижу я что взгляд у него такой… Стеклянный немного. Но соображает ещё крепко. Помахал я кумпелям своим, подошли ребята, представились. Вижу, понравились они моему товарищу. Словом, сели, заказали пожрать, напитков всяких там, сидим. Гуляем. Я за Всеволодом Львовичем наблюдаю, странно он как-то пьёт: определённый градус набрал, а теперь процесс обратный начался, только глаза всё стекляннее. Орлы мои сидят, мясо жареное нахваливают, а нам с Севой смешно — сразу видно, что они за русским столом не сидели, настоящей еды не пробовали. Ну, мы как старшие товарищи помалкиваем, аппетит им не портим. А они наяривают, будто в армейской столовой, кто быстрее порцию свою съест, чтобы бачки не нести… Я под конец не выдержал, засмеялся, не поняли ребята, пришлось разъяснить, почему мне смешно. Да и Сева еле улыбку сдерживает. Засмущались мои орлы… Вдруг словно волна по залу прошла, мы раз, следом за всеми, и едва челюсти свои не потеряли: Марика Рекк в зал входит в сопровождении каких-то шпаков гражданских. Видать, кино снимают по заказу «бабельсбергского бычка» где-нибудь поблизости. Ребята мои сразу завздыхали, заохали: у нас же вся молодёжь в неё заочно влюблена. Сева так вдруг глянул на них, усмехнулся нехорошо и спрашивает:

— Что, панцеры, хорошая женщина?

Ну, ему в ответ только вздохи завистливые. Он им в ответ, значит:

— Учись, молодёжь, у старшего поколения…

Поднимается и спокойно шагает к дирижёру. Там так его пальчиком поманил, согнулся тот в поклоне, выслушал внимательно, затем вижу, расцвёл словно роза на солнце, купюру в карман прячет. Отлетел от подполковника, рукой махнул, конферансье подозвал. Прошептал ему на ухо, тот кивнул и со сцены: «Уважаемые дамы и господа! По просьбе нашего гостя, подполковника Соколова исполняется вальс Ивана Максимовича Дунаевского из кинофильма „Опрокинутый Мир“»! Тут дирижёр палочкой махнул, музыка заиграла, Сева прямо к Марике через весь зал. Подходит. Каблуками — щёлк, голову в поклоне склонил, мне бы такой шик! А мы смотрим — знаменитая актриса так, краснеет на глазах, потом поднимается. Ручку подполковнику нашему протягивает и закружились они в танце. Тишина гробовая, только музыка звучит, а они кружатся… Тут уж я как и мои ребята челюсть от удивления до пола уронил… А они тур закончили, к ней за стол. Киношники Севу по плечам хлопают, руку пожимают, чуть ли не обнимаются, словно старого знакомого встретили. Мы за своим столиком понять ничего не можем, тут смотрим, Сева Марику под ручку, и ауффидерзейн, геноссе! В дверь оба — нырк, и нет…

Утром мы его встретили только. Когда танки они нам передавали. Всеволод Львович в комбинезоне, когда над моторным отделением нагнулся, воротник немного отошёл. Ну, тут я на шее у него и увидал здоровый такой след от поцелуя, сразу по такому видно что женщина довольна кавалером осталась на все сто… Сева взгляд мой перехватил, усмехнулся, ворот поправил и продолжил лекцию читать. А мне потом сказал, когда мы одни остались:

— Ты, Вилли, послушай совета моего: знаю, что на «Змее Горыныче» повоевать успел. Но возьми лучше себе «Корнилова». Не в пример «ЗГ» машинка удобнее. Усёк, курсант?